Чтобы понять, что толкнуло женщину на отчаянный поступок, я разговаривала с ее родными и знакомыми. Из деталей постепенно складывалась картина жизни, вполне типичная для того поколения, к которому принадлежит Мария. К сожалению, весьма типичны и причины, которые заставляют страдать пожилых людей: ощущение собственной ненужности, острое чувство одиночества. Одни как-то справляются с этими эмоциями, другие, как баба Маня, предпочитают прервать мучительные нравственные страдания. Достаточно резкого слова, неласкового взгляда, чтобы сработал невидимый детонатор. Каким мудрыми и терпимыми к старикам должны быть все мы, и как часто этого не хватает в реальности!

Заскребышек

Маня была последней из семи выживших детей, и крепким телосложением не отличалась с рожденья. «Матерьяла на Маньку не хватило, весь на старших ушел», — шутила бабушка. Мать даже водила младшенькую к доктору: мол, совсем не растет девчонка. Доктор назвал причину: кальция не хватает, надо ребенку больше молока давать. А какое молоко, когда родилась Маня незадолго до войны, на которой вскоре и сгинул единственный кормилец. Из мужиков в семье остался только брат, всего-то года на четыре Мани постарше.

Жили трудно, но мать никого не выделяла, всех любила, пестовала, сколько сил хватало. Бывало, придет с работы, принесет буханку хлеба, всем поровну поделит, а похлебку варила из того, что в огороде наросло. Старшая дочка замуж вышла — одним голодным ртом меньше стало. Худо-бедно выжили.

Маня выучилась на медсестру: из-за маленького росточка да слабых сил дорога на завод ей была заказана. А вот муж ей попался высоченный. Бабушка-шутница не унималась: «Семен спать ложится, Маньку-то, поди, в ногах теряет…».

 А Семен только ростом и вышел, умишком-то до отца семейства не дорос. Ушла от него молодая жена, не посмотрела, что только-только дочка Марина родилась: росточком-то Маня махонькая, а характером крепкая. Ушла к матери, а потом исхитрилась и прикупила на окраине города халупку типа землянки, да и стала там с малышкой своим домом жить.

Халупу топить надо было, а уголь, как и всем жителям окраины, приходилось вдоль железной дороги собирать. Придет Маня с дочкой с работы, Маринку на санки посадит, попросит соседских ребятишек покатать малышку, а сама бегом за углем — печку топить. На работе на Маню не жаловались. Она поначалу медсестрой на участке была, это потом уж в больницу устроилась — и дочка у нее всегда была сыта и чистенько одета.

Встречи и расставания

Присмотрел эту работящую девчонку-невеличку Алексей, молодой мужик-разведенка. Раз помог по хозяйству, два, три, да и насовсем остался. Поначалу не все ладно у молодых было. «Что ж ты, сын, своего ребенка оставил, а чужой приплод растишь», — поедом ела Алексея мать, позабыв, что точно так же развела сына с первой женой. Дошло до того, что молодые на время сбежали из города в село.

Но вернулись. Алексей в электролизный цех устроился, Маня — в больницу. Родилась вторая дочка Наташа, дали им сначала комнату в коммуналке, а потом — самим не поверилось! — четырехкомнатные хоромы. Маня за Алексеем как за каменной стеной. Девочек дружно подняли, выучили. Одна по медицинской части пошла, другая — по учительской.

А вот по семейной части у дочек поначалу не заладилось. Марина замуж вышла, родила Олесю, развелась. У Наташи Илюшка без отца родился. Маня с Алексеем, конечно, за дочек переживали, внучку и внука помогали растить. Потом и у дочерей все наладилось — обе вышли замуж, обе при хороших мужьях и работах, при квартирах. Еще три внучки народились, уж и правнука дождались, всех попестовали — жить бы да радоваться.

Но в ногу с возрастом к обоим незаметно подкрались болезни. Маня-то со своей справилась, а Алексея не стало. Образовалась пустота, заполнить которую пожилой женщине было нечем. Нет, конечно, дочери, внуки приходили, затаривали холодильник продуктами, снабжали садовыми овощами. Чаще забегали урывками: у всех работа, семьи, сады. И жить к себе звали. Только переезжать Маня наотрез отказалась: истончившаяся к старости душа болезненно воспринимала любое, порой безобидное замечание типа «Мама, ты бы прибралась, грязновато у тебя». Со своими обидами и тоской Маня обращалась к двоюродной сестре Валентине. Старушки иной раз до поздней ночи судачили по телефону, вспоминали детство, юность.

Отчаяние

Но недаром говорят, пришла беда — отворяй ворота. Маня стала быстро терять зрение. Ей все трудней давались походы в ближний магазин, к той же Валентине, дочкам. Однажды, выйдя из квартиры, она оступилась и скатилась с лестницы. В другой раз, войдя в подъезд, вместо лифта пошла в подвал…

К одиночеству добавился страх. Тогда она посоветовалась с Валентиной: может, перебраться в дом престарелых?

— Что ты, Маня, думаешь, там сахар? Да и кто тебя туда определит при живых детях-то, — урезонивала ее Валентина.

— За квартиру определят, — отрезала Маня.

— А не жаль квартиры? Она внукам еще пригодится, — остудила ее Валентина.

 В другой раз Маня сестру совсем огорошила:

— Знаешь, Валя, я б руки на себя наложила, да боюсь, что калекой останусь.

— Да что ты, Маня, бог с тобой! — Валентина стала чаще навещать сестру.

Себе за продуктами идет, ей молока, хлеба, колбаски прикупит. Потом старушки добились, чтоб к Мане приставили соцработника, но ничего путного из того не вышло. Не сложилось у Мани с соцработником теплых отношений. А дочки, рассерчав, объявили матери бойкот: мол, что ты нас позоришь.

Последняя капля

Тем временем и с Валентиной незадача вышла: упала, споткнувшись (глаза-то тоже немолодые), сильно расшиблась, больше месяца из дома не выходила, только по телефону Маню и поддерживала. А той совсем худо пришлось: сама выйти в магазин боится, дочки сердятся, а соцработник, блазнится ей, покупает просроченные продукты. Старый, известно, что малый.

Дочери в конце концов пересердились, стали заходить, даже горяченьким баловать, но тут, сама того не желая, подлила масла в огонь Валентина: мол, спасибо, вспомнили, что мать голодает…

Вот Марина и Наталья и выговаривают матери: чудит-де она, да еще и с родственниками своими чудачествами делится.

— Все, девоньки, давайте по домам. Устала я, — прервала тяжелый разговор баба Маня.

…А некоторое время спустя тяжело вскарабкалась на тумбочку, распахнула окно и, чуть помедлив, шагнула в пустоту.