Размер текста:
Цвет:
Изображения:

Вечно насилуемая и …прекрасная

Фильм Андрея Смирнова «Жила-была одна баба» — культурное событие общероссийского масштаба. Дело даже не в том, что фильм признан лучшим фильмом года и уже получил премию «Ника».

Главное — что это тот случай в жизни российского кинематографа, когда можно смело констатировать: родился шедевр, художественное явление, о котором спорят, которое раскололо зрителей и критиков на апологетов и яростных оппонентов.

Слишком больные точки нашего прошлого и настоящего затронуты творцами картины, слишком «безнаркозна» эстетика ленты. Но при всей внешней натуралистичности демонстрируемого — фильм и насквозь символичен.

…1909 год — начало повествования. Тамбовская губерния. История жизни крестьянки Варвары (актриса Дарья Екамасова); фактически — монодрама одной женской судьбы, в которой угадывается матрица российской истории ХХ века.

Критики уже сделали поверхностный, но вполне предсказуемый вывод: авторы «нагнетают отвращение к русской деревне». Жестокость, привычная и обыденная, на всех уровнях социальности, без малейших проблесков духовного начала — вот что правит бал в отношениях героев. Создатели фильма не боятся даже эффекта некоей чрезмерности, они намеренно создают такую концентрацию образности «темного царства», что временами восприятие начинает давать «сбои».

Насилие начинается сразу — на свадьбе героини. Провели церковный обряд — и на этом христианство заканчивается, начинается язычество. Никакой любви между супругами нет — их обвенчали по сговору старших; и первая брачная ночь неизбежно превращается в изнасилование. У мужа одна забота — чтобы была… кровь на простыне (обычай!). И он не ласкает, не целует жену, даже не говорит с ней — он просто рвет на ней рубаху и грубо, по-скотски овладевает ею. Вернее — пытается овладеть, и неудачно: у мужа «мужские» проблемы. Узнав о неудаче сына, свекровь рубит голову петуху (привычно, как сено скосив!), кропит кровью простыню — и выставляет на всеобщее обозрение. А. Смирнов бесстрашно выставляет напоказ элементы русской традиции, которая прекрасно известна культурологам, но о содержании которой большинство не любит задумываться!

Потом Варвару еще неоднократно изнасилуют: сперва снохач-свекор, защищаясь, молодая женщина случайно убивает его, потом какие-то залетные блатари, потом во время Первой мировой войны — дезертиры, и т. д. Все ее дети рождены от насильников… Ее постоянно бьют; когда Варвара по ошибке отравила коня (главное богатство крестьянина!), свекор избивает ее вусмерть, доводит до попытки самоубийства, а когда обезумевшую женщину вынимают из петли, он холодно бросает: «Ну, давись! Снимать не стану и сыну не дам! Тебя из нищей семьи взяли, ты копейки не стоишь, а конь — тот за 200 рублей куплен». Такая жизнь поневоле заставляет быть очень сильной и… бесчувственной: критики уже отметили, что эмоциональная жизнь героини — и как жены, и как матери — совершенно не реализуется. Становится жутко, когда понимаешь: эта баба — Россия. Забитая, темная, бессловесная, многократно насилуемая — и прекрасная.

И на каком-то моменте просмотра начинаешь понимать страшный смысл того, ради чего все это нам показывают: наступает 1914 год, «германская» война, а вскоре и все ужасы гражданской обрушиваются на темную патриархальную деревню. Да ведь эта деревня была беременна братоубийством уже изначально, с первых кадров! И совсем показательно, что А. Смирнов не пытается схватиться за популярную ныне спасительную соломинку в виде трактовки гражданской войны как «насилия латышей и китайцев над русским народом». Латыши и китайцы среди красных тоже присутствуют, но львиная доля красных — такие же мужики, плоть от плоти этой самой деревни. Красные в фильме — сила исключительно разрушительная, они — либо фанатики идеи, либо осатаневшие от вседозволенности бандиты, но они — дети того же самого социума.

Единственное светлое пятно — церковь: местный батюшка очень благообразный, добродушный и… слепой. Буквально — незрячий. И это также становится щемящим символом: священник честно выполняет все обряды и — не видит ничего, что творится вокруг! Он исповедует Варвару и спрашивает: «По христиански ли ты, дочь моя, с мужем живешь?». Что может ответить ему несчастная женщина? Да и что бы она ни ответила — батюшка отпустит ей грехи и… отправит обратно в домашний ад… Совсем невыносимой становится ситуация, когда во 2-й серии священник… пьет вместе с красными — с теми самыми красными, которые вскоре поставят его к стенке! Да и вера самих крестьян — прямо по рекомендациям К. Победоносцева: «Лучше ничего не знать и слепо верить».

Но есть в фильме и иное начало — проявляющееся почти в виде чеховского «подводного течения»; и оно не дает картине превратиться в «коллекционирование ужасов». Это — закадровое пение народных песен. Они — потрясающие, рожденные чем угодно, только не животно-плотским началом. Это невероятный в своей красоте диалектный говор, на котором говорят герои. К слову, артисты признавались, что им было легче говорить на английском, чем на этом исчезнувшем русском языке! Поначалу даже не все понимаешь, что говорят с экрана — но потом проникаешься музыкой этой речи, и она входит в тебя. И это — вечная старообрядческая мечта о Светлом Китеже и Вольном Беловодье, куда один из сельчан призывает земляков бежать от красных насилий. «Нигде нет в мире такой лютости, как у нас — сокрушается варнак, ставший божьим странником. — Пока ту лютость не одолеем, не узреть нам Китежа». Добро и красота все равно живут в этом мире — придавленные спудом темноты и жестокости, но не подавленные окончательно; именно это начало внезапно являет себя в кульминации фильма — сцены расстрела крестьян красными; когда жители села, видя гибель односельчан, коленопреклоненно поют духовное песнопение.

И — совсем поразительный финал. На экране внезапно возникает… потоп — буквальный, апокалиптический, хляби земные извергают бурлящие потоки, заливающие землю по самые колокольни (на одной из затопляемых церквей звонарь обреченно бьет в колокола). Библейская казнь Божия? Причем единственный, кто спасается — деревенский дурачок. Все это — под щемящую музыку Чайковского: здесь действие окончательно теряет характер констатации быта и становится Бытием. А в последних кадрах — река катит свои волны, и на экране возникают строки из «Сказания о невидимом граде Китеже». Финал — вопрос, финал — многоточие. Как у Достоевского: «Это есть чудо, почти тайна; и мы эту тайну — разгадываем».

[youtube]dy4TOQ3oYBo[/youtube]

Автор статьи: Дмитрий СУВОРОВ, фото: www.filmz.ru

Другие новости