— Как так получилось, что человек с философским образованием, человек, пишущий стихи и рассказы, работает охранником?

— Мне кажется, не стоит писать, что я работаю охранником. Ну а если между нами, то можно сказать, что занимался всем: и бизнесом, и производством, и храмы восстанавливал — очень выгодное дело, надо сказать. Ну и в определенный момент понял — квартира есть, машина есть, дача есть. Всегда тянуло заняться чем-то таким… для души. Всех денег не заработаешь, а собственно заниматься бизнесом и писать, у меня по крайней мере, не получалось. Бизнес — это же понятие круглосуточное. Даже засыпая, думаешь, а как там? И в итоге, чтобы освободить голову для более интересных дел, я посчитал, что нет лучше работы, чем охранник. И собственно, буквально сразу же, как только устроился в охрану, я написал свой первый рассказ. Стихи к тому времени у меня уже были. Я их только подсобрал немножко и выложил в Интернет. Заметили, надо сказать, почти сразу, сначала питерские издания, они же первые и опубликовали. Проза очень понравилась Рязани. Потом Москва заметила, и пошло, пошло. А я продолжал работать охранником и писать.

— То есть можно сказать, работа охранником — это скорее хобби, в то время как основное для вас сейчас это творчество?

— Это даже не хобби, это необходимое условие. Дома не пишется, та же жена задергает — или мыльную оперу смотрит, или «иди, сделай то-то», или еще что-то. Здесь же ночью — мрамор, гранит… освещение сделаешь — просто праздник какой-то. Атмосфера великолепная. Практически все написано здесь, большая часть уж точно.

— Почему все же люди становятся известными за пределами своего города, в то время как у себя о них знают лишь немногие?

— Тут все зависит от направленности работы местного министерства культуры. Если издательства Москвы, Питера, Рязани и Ростова непрерывно перерывают Интернет в поисках новых фамилий, то на Урале ситуация обстоит противоположным образом. Здесь издательства завалены предложениями, редакторы никого не ищут. Я вот уже и Европу объездил, и в Москве, и в Питере побывал, а интереса со стороны местных редакций не было. У нас меня напечатали только в одной газете, в Союз писателей пригласили. Теперь вот стали потихоньку замечать, но опять же не издательства, а скорее сама поэтическая тусовка. Не любопытные у нас редакторы.

— С чем это может быть связано?

— Видимо, так построена работа. Ну, или у нас так много талантливых авторов. (Смеется.)

— Сегодня говорят, что современная российская литература недолговечна. То есть она привязана к определенному промежутку времени, и, когда этот период заканчивается, она становится неактуальной и быстро забывается. Куда же делась великая русская литературная мысль?

— Да никуда она не делась. Почему современному поколению тяжело читать классиков? Когда предложение с кучей деепричастных оборотов умещается на двух страницах — это золотой век литературы. Можно неспешно зажечь свечи в канделябре и почитать. Меня это в детстве раздражало. Я жутко любил Фенимора Купера. Но меня ужасно раздражали его бесконечные описания: как мокасин примял листочек бузины, как тот спустя какое-то время выпрямился и посмотрел на восходящее солнце — и все это на семи страницах. Просто тогда в таком темпе жили, в таком темпе писали и мыслили — неспешно. Грешили этим и наши классики: описывали, грубо говоря, каждую травинку. Сейчас темп жизни другой, и темп написания тоже. Сейчас — «клиповое мышление». От этого — более быстрое развитие сюжета и более короткие формы повествования. Можно сказать, что сегодня в моде краткость. Даже в поэзии.

Весь прошлый год я участвовал в телепередаче «Вечерние стихи», там по средам собираются русскоязычные поэты из разных уголков мира, даже из Канады были, и соревнуются друг с другом. Победителя определяют жюри и зрители. Так вот там я познакомился со многими хорошими авторами, мы стали переписываться, и теперь у меня дома большая библиотека современных российских поэтов с их автографами. Хотелось бы выделить Чен Кина. Это псевдоним такой, за которым скрывается обычный русский мужик Александр, который работает на заводе инженером, ему 60. Пишет просто и хорошо, причем это не лубок, это именно та простота, которая близка к гениальности. Ну, вот например:

Дача, ночь, начало лета...

На скамейке у крыльца

Куришь. Тлеет сигарета,

Освещая часть лица.

Спят в домах собаки, люди.

И такая тишина...

Утром или дождик будет,

Или с немцами война.

Вроде просто и хорошо опять же.

— Кого еще вы бы выделили в современной российской литературе?

— Я, в первую очередь, не критик. Много довольно ярких величин. Санаев мне нравится… Сомерсет Моэм говорил, что любой человек может написать гениальную книгу. И эта книга будет автобиографична. Потому что каждый человек под своим углом, со своими прибабахами смотрит на эту жизнь. И вот этот его оригинальный взгляд и позволит написать ему гениальную книгу. На мой взгляд, Санаев это сделал. «Похороните меня за плинтусом» и «Записки хулигана» — это, в общем-то, все автобиографично. Писатель он или нет, покажет время: удастся ли ему написать что-то, не связанное с собой. Нравится Пелевин, не все вещи, но нравится. С малых лет нравится Крапивин. Что тут говорить? Это мастодонт, человек, тонко чувствующий.

— Кстати, когда читаю вашу прозу, складывается такое впечатление, что герои Крапивина, те маленькие дети, выросли и сейчас пишут о своем детстве.

— Вполне возможно. Взрослых вообще не существует. (Смеется.) Будем откровенны — есть люди, которые играют во взрослость. На самом деле все мы в душе дети. У меня проза поначалу тоже была автобиографичная. Потом как-то пошло пошире немножко.

— Как вы думаете, в наше время, когда миром правят рыночные отношения, а люди уже практически приучились говорить исключительно клишированными выражениями бизнес-тренеров и жить по определенному шаблону, где, среди всего этого, найти себя человеку одаренному и талантливому?

— Не знаю, если честно. Как говорится: делай, что должен, и будь что будет. То есть если действительно есть какая-то божья искра — пиши, выкладывай, и читатель тебя найдет. Зря, кстати, ругают современное поколение. У меня сыну 20 лет, учится в университете — факультет пиара и связей с общественностью. Он тоже пишет, причем неплохо, и прозу и стихи, публикуется. Так вот, я смотрю на него, на его друзей — очень много читают. В том числе и классику, и современников, и российских авторов, и зарубежных. То молодое поколение, которое я знаю, я им вполне доволен. Они ищут что-то для себя и не потеряются, я думаю.

— Есть она, современная молодая мысль?

— Конечно, есть! Я побывал в 90% литературных клубов Екатеринбурга. Очень много талантов, как среди молодых, так и среди людей среднего возраста. Есть, правда, люди, которые хорошо пишут, но как огня боятся Интернета. И поэтому их знают немногие.

— Они боятся оценки, осуждения или еще чего-то?

— Тут, может быть, дело даже больше в лености. Может, и оценки боятся. Прежде чем выкладывать свои работы на какие-то крупные литературные сайты, я открыл свой небольшой сайтик — чтобы опробовать на друзьях, знакомых, студентах и т.д. Меня тоже пугали — затролят. Мол, в Интернете очень много злых и жестоких людей. Пугали, что будут оскорблять, гадости писать всякие, типа «убей себя об стену», «не твое это»… Ни разу такого не было! Может, мне так повезло, не знаю. Сейчас у меня 41 тысяча читателей в Интернете, и никто плохого слова не сказал. Есть какие-то конструктивные поправки. Например, недавно я написал стихотворение «Переведи славян через майдан», последний катрен там на украинском языке. Я наполовину хохол, но давно не общался на украинском языке, давно не был на Украине. Поэтому были поправки. Даже западенцы писали, что тут так вот лучше будет, а тут так. Конструктивные замечание и никаких ругательств.

— Многие российские авторы пишут либо о политике, либо о самосовершенствовании. Мало кто обращает внимание на такие остросоциальные проблемы, как нищета или алкоголизм. Вы же больше констатируете действительность и при этом тепло о ней отзываетесь. Говорит ли это о том, что вы с этим смирились?

— Ну, эти проблемы… они были, есть и будут. Тут дело не в политике или в обществе. Все в нас самих, и рай, и ад, и Бог — все в нас. Поэтому каждый выбирает для себя. Алкоголики тоже хорошие люди. Есть у меня такое двустишие:

Бахуса любителей корить ты не спеши,

Алкоголь единственный абсорбент души.

— Откуда рождаются ваши образы? Например, дед, который играет на гармошке?

— Да бог его знает! Это реальный дед, он много лет играет возле метро. Вот он мне чем-то и запал в душу. Хотя в чем-то это и собирательный образ, из детства. У нас за стеной сосед жил, дядя Лука, из староверов. Он вернулся с войны, где был сапером. Там он несколько раз подрывался на минах, его контузило, и начало падать зрение, пока он совсем не ослеп. И вот он частенько сидел на лавке и играл на гармошке. Мы с ним общались, разговаривали. Может быть, эти двое гармонистов слились в один образ…

— Чем занимаетесь в свободное время?

— Когда оно, свободное-то, остается? Тут даже и не знаешь, что ответить. Читаю много. Вообще я в три года пошел и сам записался в библиотеку. А читать научился в два с половиной. На Урал родители приехали по комсомольской путевке. Папа и мама постоянно работали, пытались поднять материальное благополучие. Других родственников поблизости не было, я, можно сказать, был предоставлен самому себе. К этому времени у меня скопилась огромная стопка непрочитанных детских книг. Текста там практически не было, одни картинки.

Счастье случилось, когда с Украины в гости к нам приехала бабушка. Надо сказать, что бабушка была известной знахаркой, помнила наизусть огромное количество заговоров и молитв, но читать не умела. Родилась она еще до революции, и как-то не вышло ей поучиться в школе. Естественно, ей стыдно было мне, малолетке, в этом признаваться. Еще надо сказать, что бабушка страшно ненавидела фашистов, была в оккупации и помогала партизанам. Так вот, опираясь только на картинки, она создавала такие эпопеи, что и «Властелину колец» не снились. Все у нас были при деле. Колобок, например, был разведчиком. Все эти сказочные персонажи взрывали немецкие поезда, захватывали склады с боеприпасами. Это была действительно широкомасштабная эпопея.

Когда бабушка уже уехала и у родителей выдалось свободное время, я попросил их почитать мне. Они открывают те же самые книги, но услышал я совсем другое. Какие-то мелкотравчатые проблемы: мерзни-мерзни чей-то хвост, кто-то рыбу поймал. А где же весь экшен? Не то чтобы я не поверил родителям, но все же попросил дать мне букварь. И вот так, уже к трем годам, научился вполне бегло читать.

Так получилось, что прямо за стенкой в соседней квартире была библиотека. Достаточно было надеть тапочки и пройтись немного по коридору к Клавдии Ивановне, моему первому библиотекарю, записаться и взять книги.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Недавно вышла первая книга Александра Штурхалева — сборник стихов «Без четверти осень», а через пару месяцев свет увидит сборник рассказов «Одни большого города». Приводим несколько стихотворных отрывков.

*  *  *

Скажи мне, многословный сомелье,
А в карте вин вина такого нет?
В котором вкус дождя и солнца свет,
Чуть детской радости, немного светлой грусти,
И юности прошедшей послевкусье…
Проникшись, сомелье 
Ответил кротко:
«Таких букетов нет,
Возьмите водки …»

Контуженная весна
Сорок минут покоя. 
Словно обрывки сна.
После живого боя, —
Мёртвая тишина…

Сорок минут покоя. 
Кто-то устало спит,
Кто-то с талой водою
В гильзе мешает спирт.

Сорок минут покоя. 
Сытый прервав полёт,
Грязь вперемешку с кровью
Ворон из лужи пьёт.

Сорок минут покоя. 
Словно обрывки сна.
Воронка. У кромки поля
Контуженная весна.

[photo]1826[/photo]