Породнила беда
В бытность моей работы на Турбомоторном заводе (ТМЗ) старшие коллеги рассказывали, что основы славной уральской школы турбиностроителей закладывались в том числе и усилиями эвакуированных в войну ленинградских специалистов.
Кстати, «моторная» часть в названии предприятия появилась исключительно благодаря перемещению на Урал соответствующих производств из города на Неве. Потому на текущей неделе, проходящей под знаком 70-летия окончательного снятия блокады Ленинграда, уместно будет напомнить, что это праздник и уральцев.
«Родство душ» города на Неве и Урала началось, видимо, еще несколько веков назад. Ведь Петербург и Екатеринбург — практически ровесники, творение Петра Великого и его сподвижников. Испытали на себе влияние Питера и более молодые города. Краснотурьинск проектировали ленинградские архитекторы, которые многое взяли от своего родного города. Прежде всего, четкую планировку кварталов. Ленинградские черточки особенно заметны в Дворцах культуры металлургов и строителей, в плавных линиях многоэтажных зданий, образующих центральную площадь, в реке с гранитной набережной и чугунной оградой, в спускающихся к воде широких белых ступенях. И все это сливается в единый архитектурный ансамбль с украшениями в стиле русский ампир, что присуще и городу Петра.
Боевое, человеческое братство сложилось во время Великой Отечественной войны, когда в Свердловск и Свердловскую область было вывезено 60 тысяч блокадников, в том числе и детей. В те дни Урал стал новым домом для людей из западных регионов страны, но к блокадникам отношение было особое. Прибывали не только люди: наиболее ценные экспонаты Эрмитажа тоже были вывезены в Свердловск. Руководству города, таким образом, выпала еще одна сложнейшая задача — в условиях нехватки всего и вся нужно было обеспечить складирование и охрану бесценного груза.
При этом сами ленинградцы приезжали сюда отнюдь не «восстанавливать силы». Они немедленно принимались за работу. Перечень обосновавшихся здесь ленинградских предприятий невероятно обширен. Упомянутый выше Турбомоторный, ранее не производивший дизелей, объединившись с пятью эвакуированными предприятиями, среди которых и ленинградские, меньше чем через два с половиной месяца выдал первый танковый дизель. Завод, известный сейчас как «Уралэлектротяжмаш», приняв вывезенное оборудование, значительно увеличил выпуск реактивных минометов. Кировградский медеплавильный разместил на своей площадке Невский химический завод. «Уралмаш» объединился с Ижорским и Кировским заводами из Ленинграда и превратился в одного из основных поставщиков знаменитых «тридцатьчетверок».
Примеры можно приводить еще и еще. Скажем, в начале 1942 года в Билимбай прибыл на грани смерти от истощения инженер Кировского завода Архип Люлька. До войны он занимался перспективными разработками первого советского турбореактивного двигателя — вот его и привезли в КБ Болховитинова, которое в Билимбае работало над реактивным перехватчиком. Люлька честно и изо всех сил пытался помочь коллегам — с ракетным двигателем, который они изначально задействовали, было слишком много проблем. Однако в нужные сроки, да еще и в скудных условиях эвакуации (производственная база в Билимбае была весьма примитивна), задачу решить не удалось. Люльку откомандировали в Челябинск, работать над танковыми дизелями. Однако билимбаевские ветераны потом полушутя-полусерьезно говорили, что одна из заслуг коллектива Болховитинова заключается в том, что «откормили Люльку». Сразу после войны он вернулся к реактивной тематике, и уже через пару лет после Победы дал стране годные для серийного использования двигатели…
Ленинградцы отдали Уралу часть своей души. Благодаря им научный и промышленный потенциал региона заметно вырос — и это ощущалось еще многие десятилетия. Как до сих пор ощущается та «столичность», особая культура, которую они привезли с собой. Тем более что для многих из них уральский период биографии не закончился со снятием блокады Ленинграда и Победой. Некоторым трудовым коллективам было попросту запрещено возвращаться, потому что перерыв в работе их предприятий угрожал обороноспособности страны — «холодная война» началась практически сразу после окончания войны «горячей», перед оборонкой встали невероятно сложные задачи по созданию принципиально новых видов вооружения. Некоторые же не поехали обратно сами — это те, кого дома не ждал уже никто. И ничто, кроме кошмарных воспоминаний.
Уральцы и эвакуированные из других регионов переживали с ленинградцами все перипетии блокады города. Поддерживали, когда оттуда приходили черные вести. Радовались, когда в 43-м нашим удалось пробить сухопутный коридор в Ленинград, и тем более в 44-м, 70 лет назад, когда враг был отброшен.
Ленинград был тогда дорог людям самых разных взглядов. Для кого-то он был олицетворением славы и мощи старой России. Для кого-то — святыней, где творили великие наши архитекторы, живописцы, композиторы, писатели и поэты. А для кого-то это был город Ленина и революции. Всех их объединяла убежденность, что сдача Ленинграда врагу была бы величайшим национальным унижением. Иначе бы город не выстоял. Смешно думать, что люди терпели смертельный голод только под воздействием пропаганды и под «дулами заградотрядов».
События 70-летней давности заставляют вспомнить, что когда-то мы были единой страной. И одновременно выяснилось, что битва за город продолжается. Сейчас это битва с забвением и глупостью. 54% зрителей телеканала «Дождь» полагают, что Ленинград нужно было отдать немцам, потому что это сберегло бы сотни тысяч жизней. Тут главное даже не то, что эти люди готовы отдать врагу национальную святыню — они, похоже, ничего не знают о зверствах нацистов, раз убеждены, что те предоставили бы ленинградцам возможность жить. Точнее, не хотят знать, ибо «имеющий уши — слышит». Скорее всего, они считают, что отвечать с оружием в руках на нападение Гитлера вообще было незачем.