«Уральскому рабочему» прославленный мэтр французского неоклассического балета рассказал, чем ему не нравится термин «неоклассика» и почему труппа для него — пластилин.

Родом из детства

— Спектакль «Великолепие» — это сгусток ваших детских воспоминаний и впечатлений…

— Да, и прежде всего — впечатлений от встречи с произведениями Петра Чайковского. Ребенком я очень любил классическую музыку и свой первый диск — «Лебединое озеро» — купил в 10 лет. Помню, что музыка меня просто потрясла! Всеохватывающая, поглощающая, не отпускающая ни на минуту! Скажете: «Это слишком серьезное для мальчика произведение!» О, нет. Мне очень понравилась эта блестящая музыка, лиричная и эмоциональная. Чайковский глубоко психологичен, человечен и гуманистичен. Когда слушаешь его творения, создается впечатление, что человек улыбается, но ему… хочется плакать. И меня это очень трогает.

— Названия нынешнего балета нет во французском языке

— Когда я был мал, не умел говорить manifique — «великолепный», сопрягая его со словом magique — «волшебный». Ища название для собственного произведения, я вспомнил слово из детства — «magifique» — и подарил его спектаклю. Мой балет сопровождают 3 оркестровые сюиты из «Лебединого озера», «Щелкунчика» и «Спящей красавицы» и другие отрывки из музыкальных произведений, но его нельзя считать цельной историей с завязкой, кульминацией и развязкой. Я не рассказываю историю целиком, потому что это история моего детства, в которой есть и очень личные, внутренние, переживания, и внешние реакции на музыку, классические приемы хореографии.

— Например?

— В одном из отрывков «Спящей красавицы» в исполнительском мастерстве соревнуются два мальчика-танцора: один пониже ростом и похож на меня в детстве, другой — повыше. Это я сейчас. Сценка — своеобразный отклик на шуточную вокальную пьесу для двух голосов Джоаккино Россини «Дуэт кошек», где солисты исполняют партии мяукающих кошек. В другом отрывке танцовщица исполняет партию с завязанными вдоль тела руками. На самом деле в нашей семье росло шестеро детей, и моя младшая сестра, последняя, родилась нездоровой. Она очень много болела, не могла говорить, ходить, и единственное, что у нее получалось, это считать «раз-два» и делать жест рукой. Будучи маленьким, я тоже научился так делать. Сегодня сестре 46 лет, и тот эпизод в балете с неполноценной девушкой посвящен такому вот факту из детства.

— Выходит, каждый зритель может интерпретировать вашу постановку как угодно?

— Да, я не задаю никаких четких рамок и определений. Можно сказать, что балет — это своеобразный мешок, в который автор помещает все подряд из окружающего мира. Для меня есть смысл в каждом движении, каждом па, а зрителю вовсе не обязательно знать происхождение этих вещей, их первопричины и следствия. Люди могут делать с моим творением, что хотят! Это же не психологический балет, где важны переживания героев, а балет, где во главе угла — сам танец.

[photo]1268[/photo]

Термины «мертвы»?

— В чем же тогда отличие неоклассического балета от современного танца?

— О, нет ничего сложнее, чем давать определения и расшифровывать их! Проведу для вас небольшой исторический экскурс. Определение «неоклассический балет» придумал русский танцовщик Серж Лифарь, после смерти великого Сергея Дягилева в 1929 году ставший во главе Парижской оперы. Сперва на это место пригласили прославленного русского хореографа Жоржа Баланшина, но тот заболел, и Сержу ничего не оставалось, как взять бразды правления в свои руки. Серж Лифарь, обладая незаурядным талантом и яркой, несравненной харизмой, по мировосприятию был близок своему Учителю и потому очень тонко продолжил его традиции. Сценографию для лифаревских постановок делали такие знаменитые художники, как Пикассо, Бакст, Бенуа, Кокто, Шагал.

— Вдохновляющее начало!

— Ради того, чтобы работу молодого балетмейстера (Сержу на начало работы с труппой было всего 24 года!) стали воспринимать всерьез, чтобы публика признала его постановки легитимными, он придумал новое определение танца — «неоклассический». Пресса слово приняла и подхватила, и с этого момента началось возрождение французского балета. Здесь пользовались терминологией классического балета, не считая ее «мертвым языком», но сам танец приобрел новые, модерновые черты. Термин остался сугубо французским и по большому счету не имеет никакого значения!

— А как же периоды новой классики в живописи или архитектуре?

— Да, в истории искусства Франции термин всплывает не раз, например в эпоху Наполеона I. Новая классика в истории искусств отсылает нас к традициям античности, к классическому искусству. В живописи это течение возникает как реакция на немного безумное барокко, основоположником становится художник Жак Луи Давид. Он очень популярен в высшем свете, пишет портреты бравых мужчин и одетых в туники женщин. В музыке определение неоклассицизма появилось позже, в 20-е годы прошлого столетия. Игорь Стравинский, Франсис Пуленк и другие участники великой «Шестерки», в которую вошли самые передовые композиторы начала века. Они испытывали тягу к очарованию прошлого, желали вернуться к традициям XVIII века, к музыке Моцарта, Гайдна, Вагнера. Серж Лифарь заявил себя как модернист, но говорящий на языке академического танца.

[photo]1269[/photo]

Свобода свобод

— Ему же нужно было заявить о себе, нет?

— Желание быть новым по отношению к классике постоянно и повсеместно. Это лишь своеобразный этап в развитии классического искусства. Академическая хореография — это всего лишь набор инструментов, язык. Это набор слов, которые мы в той или иной степени обновляем и используем в соответствии с эпохой, говоря на разные, волнующие нас темы. Когда люди смотрят мои спектакли, они видят, что танцовщики имеют академическую школу, но изнутри из каждого исполнителя идет движение contemporary dance. Во Франции, например, уже лет 10 существует течение, которое в дословном переводе означает «не-танец». В него привлекают обыкновенных людей с улицы, мужчин, женщин, которые никогда не занимались хореографией, но имеют смелость самовыражаться. Но можно ли назвать это искусством?..

— Разве не любое творческое проявление можно считать искусством?

— И в отношении сегодняшних тенденций  причисление к «неоклассикам» всегда меня раздражало. Этот термин означает лишь то, что мы отдаем дань классическому хореографическому образованию, но в остальном вольны делать что угодно. Не зря же некоторые заявляют, что танцевать может любой!

— Даете своим танцовщикам свободу самовыражения?

— Нет. Я никогда не прошу импровизировать — я сам создаю свои спектакли и танцевальный рисунок. Танцоры — это всего лишь пластилин, послушный, гибкий, в меру талантливый. Я не против импровизации, но это — другая школа, другой способ выучки, на который не все соглашаются. У легендарного Рудольфа Нуриева (кстати, любимый недруг Сержа Лифаря) классическая школа, у Михаила Барышникова. Просто они танцевали очень разные вещи, расширяли диапазон своих возможностей, постоянно учились, благодаря чему и оставили свои имена в истории мирового балета.

[photo]1270[/photo]

За организацию съемок благодарим научную библиотеку им. В. Г. Белинского и лично — координатора культурных проектов «Альянс франсез Екатеринбург» Марию Стремякову.

[youtube]kuBsg4BG_Hk[/youtube]