Ему предшествовала любопытная история, о которой организатор гастрольных поездок и литературного турне Маяковского, литератор Павел Ильич Лавут, автор мемуаров «Маяковский едет по Союзу», рассказывал так:

— Я приехал в Свердловск еще 7 января и вел переговоры с заведующим этим клубом об аренде зала для вечера Маяковского на 26 января. Он принял меня более чем равнодушно и выдвинул такие условия, с которыми нельзя было согласиться. Я снова явился сюда, надеясь, что все же удастся убедить зава. Но... вторичная осечка. Загрустил, скис.

Неожиданно мне навстречу по тускло освещенному коридору — группа людей. Среди них — Анатолий Васильевич Луначарский.

Я хотел пройти незамеченным. Но Анатолий Васильевич протянул руку:

— Здравствуйте! А вы что здесь делаете?

— Я здесь с Маяковским.

— Как, Владимир Владимирович здесь? Приятно, очень приятно.

— Маяковского самого пока нет, — уточнил я, — я договариваюсь об его вечерах на конец января.

— Пожалуйте с нами, — указал мне на открытую дверь Анатолий Васильевич. И повел в комнату, где был накрыт стол.

Потом в дверях мелькнула фигура заведующего клубом. Он разглядел, должно быть, меня. В этот день мы с ним обо всем договорились.

Когда я рассказал Маяковскому эту историю, он засмеялся:

— Нам повезло на подхалима!

А где же остановился поэт Маяковский?

«Свердловск очень понравился Маяковскому, в особенности его молодежь: «северное» спокойствие аудитории, умение слушать», — вспоминал П. И.  Лавут.

Днем он читал для комсомольского актива, вечером — для студентов Уральского политехнического института. Молодежь следила за каждым движением поэта, ловила каждое его слово.

В то время в Свердловске гастролировали эстрадные сатирики Рим и Ром. Имея это в виду, Владимир Владимирович сделал на первом вечере такое оригинальное вступление:

— Рим-Ромы выступают с эстрады. Певцы, куплетисты и музыканты имеют аудиторию, а поэты нет. Поэтов — на эстраду, искусство в массы!

В газете появилось трогательно-наивное и вместе с тем деловое объявление:

«Сегодня в клубе рабкоров состоится занятие литгруппы «На смену» совместно с рабкорами Свердловска. Беседу проведет поэт Вл. Маяковский. Вход по особым билетам, разосланным по рабкоровским кружкам».

Газета «Уральский рабочий» дала анонс выступлений Маяковского, и уже на следующий день, в воскресенье 29 января 1928 года, на ее страницах появилась карикатура на поэта «Даешь изящную жизнь», художника П. Белянина.

Но самым важным было то, что за пять дней пребывания в Свердловске Маяковский написал три стихотворения: «Екатеринбург-Свердловск», «Рассказ литейщика Ивана Козырева о вселении в новую квартиру» и «Император».

За время пребывания в Свердловске Маяковский успел осмотреть не только город, заводы и новостройки. Анатолий Иванович Парамонов — председатель Свердловского горисполкома, организовал по просьбе поэта поездку на розвальнях на могилу последнего русского царя. Читая потом стихотворение «Император», написанное под впечатлением этих экскурсий, поэт говорил:

— Конечно, как будто ничего особенного — посмотреть могилу царя. Да и, собственно говоря, ничего там не видно. Ее даже трудно найти, находят по приметам, причем этот секрет знаком лишь определенной группе лиц».

Впервые стихотворение «Император» было напечатано в журнале «Красная новь» 4 апреля 1928 года. В последующие годы оно печаталось в сокращении.

Вот его полный текст:

Помню —

то ли пасха,

то ли —

рождество:

вымыто

и насухо

расчищено торжество.

По Тверской

шпалерами

стоят рядовые,

перед рядовыми —

пристава.

Приставов

глазами

едят городовые:

— Ваше благородие,

арестовать? —

Крутит

полицмейстер

за уши ус.

Пристав козыряет:

— Слушаюсь! —

И вижу —

катится ландо,

и в этой самой ланде

сидит

военный молодой

в холеной бороде.

Перед ним,

как чурки,

четыре дочурки.

И на спинах булыжных,

как на наших горбах,

свита

за ним

в орлах и в гербах.

И раззвонившие колокола

расплылись

в дамском писке:

Урра!

Царь-государь Николай,

император

и самодержец всероссийский!

Снег заносит

косые кровельки,

серебрит

телеграфную сеть,

он схватился

за холод проволоки

и остался

на ней висеть.

На всю Сибирь,

на весь Урал

метельная мура.

За Исетью,

где шахты и кручи,

за Исетью,

где ветер свистел,

приумолк

исполкомовский кучер

и встал

на девятой версте.

Вселенную

снегом заволокло.

Ни зги не видать —

как назло.

И только

следы

от брюха волков

по следу

диких козлов.

Шесть пудов

(для веса ровного!),

будто правит

кедров полком он,

снег хрустит

под Парамоновым,

председателем

исполкома.

Распахнулся весь,

роют

снег

пимы.

— Будто было здесь?!

Нет, не здесь.

Мимо! —

Здесь кедр

топором перетроган,

зарубки

под корень коры,

у корня,

под кедром,

дорога,

а в ней —

император зарыт.

Лишь тучи

флагами плавают,

да в тучах

птичье вранье,

крикливое и одноглавое,

ругается воронье.

Прельщают

многих

короны лучи.

Пожалте,

дворяне и шляхта,

корону

можно у нас получить,

но только

вместе с шахтой.

 

Маяковский не включил в окончательный вариант стихотворения строки, бывшие в беловом автографе:

 

Спросите,

руку твою протяни:

казнить или нет

человечьи дни.

Не встать мне

на повороте.

Живые —

так можно

в зверинец их,

промежду гиеной

и волком.

И как ни крошечен

толк от живых —

от мертвого

меньше толку.

Мы перевернули

истории бег.

Старье

навсегда

провожайте.

Коммунист и человек

не может

быть кровожаден.

1928 г.

[photo]1006[/photo]