Фашисты попросили перемирия

В номере за 3 мая 1945 года главная новость – сообщение о капитуляции Берлина. «Берлинский гарнизон, оборонявший город, во главе с начальником обороны Берлина, генералом от артиллерии Вейдлингом и его штабом, 2 мая, в 15 часов, прекратил сопротивление, сложил оружие и сдался в плен».

На второй странице крупным шрифтом – заголовок: «Слава творцу побед великому Сталину! С Вашим именем в сердцах пойдем вперед, к новым и новым победам!» Рядом фотоинсталляция: советский воин с флагом, на котором четко вырисовывается знакомый профиль попирает ногой флаг со свастикой.

Этому событию в первые майские дни предшествовало много интересного. Поздно вечером 30 апреля немцы запросили перемирия; после этого в штаб 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова прибыл последний начальник генерального штаба немецких сухопутных войск генерал Ганс Кребс, который и сообщил советским представителям ошеломительную новость о самоубийстве Гитлера и огласил его завещание.

Вторая принесенная Кребсом новость была не менее поразительной: сообщалось, что организовано новое немецкое нацистское правительство во главе с гросс-адмиралом Карлом Деницем. Такова была посмертная воля фюрера, рейхсканцлером назначался Геббельс. От имени этого нового правительства Кребс просил советское командование прекратить штурм германской столицы, чтобы «правительство могло приступить к выполнению своих обязанно-стей». Естественно, советское командование не приняло всерьез всю эту арлекинаду и потребовало безоговорочной капитуляции (к этому требованию на следующий день присоединилось и командование союзников). Кребс хотел получить непременно окончательную сталинскую «редакцию» по этому щекотливому вопросу — и именно это привело к эпизоду, многократно воплощенному на экране: в рейхсканцелярию были посланы советские офицеры связи для установления прямой линии с Москвой. Деница в Берлине не было, он находился на западе, где его вскоре арестуют, поэтому решение пришлось принимать Геббельсу: он категорически отверг требование сдаваться, отпустил советских связистов и… покончил с собой. В те часы вообще офицеры рейха массово пускали себе пулю в лоб, в их числе оказался и Кребс, но самоубийство Геббельса стало особенно жутким и символичным: его жена Магда собственноручно убила цианистым калием шестерых своих детей, после чего она и сам Геббельс также отравились.

Военные действия возобновились, но они в основном уже сводились к массированным артиллерийским ударам, которым советские войска подвергали оставшиеся у немцев позиции в городском районе Тиргартен и правительственном квартале. В тот же день сдались крепость Шпандау и Зоопарк. Последним варварским актом сопротивления немецкой столицы стал подрыв Берлинского метро саперами дивизии СС «Нордланд»: вода хлынула в тоннели, где находились немецкие госпиталя и массово укрывались мирные жители. Число жертв до сих пор точно не известно: по некоторым данным, оно доходит до 15 000 человек.

В эти дни многие видные функционеры рейха пытались выскочить из обреченного Берлина и скрыться: некоторым это удалось, как, например, шефу гестапо Г. Мюллеру и, предположительно, Борману, некоторым — нет. Так, попытался раствориться в массе пленных и беженцев Гиммлер – но он пренебрег элементарной конспирацией (оделся в новенький мундир, сделал себе свежий военный билет, даже не сбрил знакомые всей Германии усики) – и был мгновенно опознан и задержан англичанами. Видя, что все потеряно, обер-палач раскусил заранее приготовленную ампулу с цианидом.

2 мая все было кончено: капитуляция стала реальностью. Только часть войск и примкнувших к ним беженцев предпочли пойти на прорыв и вырвались из города через тоннели метро в районе Шпандау. Преследование и уничтожение прорвавшихся продолжалось до 7 мая…

Чувства, которые испытывали советские войска в Берлине, две недели находившиеся в аду непрерывного штурма, лучше всего передает стихотворение В. Карпенко «2 мая в Берлине»:

Еще невнятна тишина,
Еще в патронниках патроны,
И по привычке старшина
Бежит, пригнувшись, к батальону.

Еще косится автомат
На окон черные провалы,
Еще «цивильные» дрожат
И не выходят из подвалов.

И, тишиною потрясен,
Солдат, открывший миру двери,
Не верит в день, в который он
Четыре долгих года верил.