Причем только из «листа ожидания» — официального списка пациентов, нуждающихся в трансплантации. Еще часть больных в принципе не подозревает, что их жизнь можно спасти путем пересадки органов — им ничего не сказали об этом врачи в районных больницах. Порой даже медики, особенно в провинции, не владеют всей информацией о технологиях пересадки органов.

А ведь СССР, да и постсоветская Россия — один из лидеров в области методик трансплантации. Почему же открытия ученых и успешные эксперименты не становятся широкой практикой? Одной из причин эксперты называют крайне настороженное отношение значительной части общества к тому, что у них или их родственников могут забрать органы после смерти, чтобы пересадить их кому-то из нуждающихся. Коллективное обывательское мнение наводнено страшилками о бригадах «черных трансплантологов», о сотрудниках больниц, которые с нетерпением ждут смерти пациента, чтобы разобрать его на «запчасти». Изъятие органов воспринимается как осквернение тела.

И кто из нас хоть раз не слышал истории про то, как где-нибудь в районе «А*ана» («Кар****а») украли девушку (мальчика), усыпили, вырезали почку, зашили, а через пару дней выпустили на волю, при этом сама «девушка» (мальчик) ровным счетом ничего не помнит. Да от таких историй и в самом деле просто дрожь по телу… Особенно если не знать, как на самом деле проходит трансплантация органов.

И ладно бы, устойчивые стереотипы давали о себе знать только на бытовом уровне, в кухонных разговорах. На днях по каналам ТВ, страницам центральных газет крупным планом прошла информация: «В стране подготовлен законопроект, по которому у родственников больше не будут спрашивать разрешения, можно или нет забирать органы в случае смерти кого-то из близких». И общество захлестнула новая волна страхов. При этом специалисты-трансплантологи только вынуждены были развести руками: новости тут нет никакой — это норма уже 20 (!) лет действует в России по закону о трансплантации органов.

В чем на самом деле причина кривотолков? Чье согласие нужно на пересадку? Как на самом деле проходит трансплантация органов у нас в регионе? Где их берут, кто является донором? Сколько человек стоит в «листе ожидания»? Об этом и о многом другом — в сегодняшнем интервью «Уральского рабочего» с главным трансплантологом области Игорем Серебряковым и Наталией Климушевой, заместителем главного врача Областной клинической больницы № 1.

— Скажите, так можно ли все-таки забирать органы у умерших, не требуя согласия родственников?

Игорь Серебряков:

— В нашей стране сегодня действует так называемый принцип презумпции согласия. Иными словами, учитывается прежде всего воля самого человека при жизни: если он категорически против, чтобы у него изымали органы после смерти, тогда он должен официально заявить об этом. Тогда лечебное учреждение не имеет права проводить эту процедуру по закону. Как не имеет права и в том случае, если отказ об изъятии органов написали родственники умершего. Но при этом специально их согласие по закону спрашивать необязательно. Тут необходимо понимать, что введен именно такой принцип умышленно, из этических побуждений, для того, чтобы не ранить чувств родных. Негуманно задавать родственникам вопросы об изъятии органов практически одновременно с сообщением о смерти их близкого человека.

Отмечу, принцип презумпции согласия действует не только в России, но и еще в целом ряде стран мира — например, в Беларуси, Швеции, Италии, Норвегии. Понимаете, это очень тонкая, очень деликатная тема, но необходимо понимать, что очень часто иного способа спасти жизнь больного, как пересадить ему органы умершего, просто нет. Воспроизводить, или как говорят в народе «выращивать» органы человечество еще, увы, не научилось. И мы должны смотреть на донорство органов, в том числе и от трупов, спокойно, этически выверенно и здраво. Сегодня в США, к примеру, проходит более 20 тысяч (!) трансплантаций в год. А у нас, вдумайтесь, чуть больше тысячи на всю страну — то есть ровно в 20 раз таких операций меньше.

Наталия Климушева:

— В Латвии существует специальный регистр, в который занесены данные на всех без исключения жителей страны: национальность, группа крови, место проживания, и в том числе и то, разрешил ли этот человек забирать органы после его смерти. И когда бригада врачей работает, то их задача существенно облегчается: посмотрели в базу — нет запрета — можно забирать органы. Это юридически отлаженный механизм.

По большому счету, и в нашей стране нужно более четко отработать систему. И новый законопроект о трансплантологии, который неожиданно вызвал так много шума, как раз и предусматривает более четкое юридическое оформление несогласия человека на забор органов. Принципиально же ничего не меняется.

— Сколько пациентов сегодня у нас в области стоит в очереди на пересадку органов?

Наталия Климушева:

— Более 300 человек, среди них те, кому нужна операция по трансплантации сердца, печени, почек, костного мозга. И знаете, видели бы вы глаза этих людей, когда у них появляется хоть малейшая надежда. Особенно пациентов с больным сердцем. Ведь если с нефункционирующей почкой можно какое-то время жить на гемодиализе, то у этих пациентов запаса времени нет абсолютно.

Так что на весах — жизнь человека и органы уже мертвого, которые все равно превратятся в прах в могиле. Задумываются ли об этом люди, которые выступают категорически против трансплантации?

— Таких много?

Наталия Климушева:

— По данным социсследований, у нас, на Урале, примерно 50% опрошенных против того, чтобы у них забирали органы после смерти. Из них треть считают, что тело после смерти должно быть неприкосновенным, еще треть выражают недоверие врачам, примерно столько же не верят в законность забора органов и небольшой процент выступают против по религиозным убеждениям. И, что совершенно естественно, мнение человека меняется на диаметрально противоположное, когда выясняется, что ему самому нужна трансплантация органа.

— А кто становится донором? Где в принципе вы берете органы для пересадки?

Игорь Серебряков:

— Как правило, это люди умершие внезапно в результате аварии, травмы, инсульта и т. д. в любой из больниц области. Но важно понимать, что донором может стать только тот пациент, у которого смерть констатировал консилиум врачей. Для чего проводится целый ряд диагностических процедур, утвержденных законом. Естественно органы далеко не каждого могут оказаться пригодными для трансплантации. Может выясниться, что у человека при жизни был гепатит, ВИЧ, хронические заболевания и т. д. — словом, те, при которых трансплантация противопоказана. Не самоцель — пересадить орган, нужно, чтобы он работал. Вообще, подбор донорских органов, сам подготовительный процесс, когда нужно, чтобы данные донорского органа и пациента идеально совпали, невероятно сложный. В нем задействованы десятки специалистов, высокотехнологичное оборудование, и поэтому, когда людей пугают страшилками о том, что у кого-то чуть ли не в подворотне вырезали почку, у врачей-трансплантологов это не может вызвать ничего, кроме горькой иронии...

 — То есть это полностью исключено, чтобы человека поймали и извлекли у него какой-нибудь орган?

— Все эти истории из разряда нелепых домыслов. Во-первых, все центры по трансплантации у нас в стране наперечет, их 34, они расположены в 19 городах России, и трансплантологи практически все друг друга знают в лицо. Для того чтобы обследовать донора и реципиента, определить фенотип, совместимость, нужна мощная лаборатория с дорогостоящим оборудованием, которое есть от силы в двух-трех клиниках нашей области. Кроме того, время, пока орган живет в состоянии консервации, крайне ограничено. Поэтому все подготовительные действия должны проводиться максимально быстро и слаженно. Наконец, для самой операции нужны высококлассные специалисты, очень дорогостоящее оборудование. В процессе бывает задействовано от 30 до 50 специалистов. Получается, что все они должны сговориться?!

И, что очень важно, пациента нужно ведь не только прооперировать, его нужно выходить, чтобы орган не отторгся. Он на всю жизнь будет привязан к препаратам, препятствующим отторжению. Врачи постоянно контролируют концентрацию этих препаратов в организме. В аптеках они не продаются, мы их получаем по факту проведенной операции. Скажем, на следующий год мы запланировали 30 трансплантаций, а препараты загодя получить не имеем права — только после операции. И все это лишь часть аргументов против бытующих в обществе баек про «черных трансплантологов».

— Интересно, а почему церковь выступает против трансплантации?

— На самом деле, это еще один из действующих мифов. Только синтоисты (разновидность буддизма в Китае и Японии) высказываются против донорства от трупов, они за живое донорство. А все остальные конфессии — за. Они поддерживают трансплантацию как возможность сохранить жизнь. У христиан личность — тело и дух — творение Бога, и Бог во искупление грехов берет у человека и тело, и душу. Когда смерть разрушает единство между телом и душой, мы можем жить, отдавая свои органы другим. Патриархат РПЦ не раз высказывался за проведение трансплантаций. Но понимаете, есть четкие установки официальной церкви, а есть дремучее понимание отдельных людей, и с этим ничего невозможно поделать.

— Сколько уже лет больница занимается трансплантацией?

Наталия Климушева:

— 22 года. И 15 лет мы проводим трансплантации костного мозга. Сделали за это время 360 трансплантаций почки, 60 операций по пересадке печени, и 21 — сердца. Все эти люди получили шанс на жизнь. Помню, как первого пациента, которому мы в 2006 году пересадили сердце, мы едва не носили на руках после операции, причем всей больницей, все ужасно волновались. Но сегодня Саша, слава богу, жив-здоров, у него жена красавица, двое сыновей.

— Но если наша страна может проводить операции на уровне передовых государств, почему мы так отстаем от Запада по их количеству? Не одно же общественное мнение в этом повинно?

Игорь Серебряков:

— На самом деле, причин тут целый комплекс. Самая главная — дефицит донорских органов. Знаете, в нашей области теоретически можно было бы проводить 200 операций по пересадке органов в год, а проводится в пять раз меньше — 40—45. Существуют различные статистические методики расчета так называемого донорского потенциала, сколько в том или ином регионе может быть доноров на 1 миллион населения. В нашей области это 60—70 доноров в год, но реально мы имеем только 16—18, поэтому и не можем увеличить число операций.

Для того чтобы исправить это положение, необходима, во-первых, государственная программа развития трансплантации и органного донорства с целевым финансированием. Во-вторых, нужно чтобы за лечебными учреждениями законодательно была закреплена обязательность их участия в работе по донорству. Кроме того, нужно обучать трансплантологии врачей, студентов, поскольку, увы, и мнение части медицинского сообщества часто базируется на бытующих стереотипах. Нужно, наконец, изменить отношение значительной части общества к трупному донорству. Люди должны понять, что это делается ради жизни смертельно больных. Очень важная проблема — то, что в нашей стране до сих пор запрещено детское органное донорство. А это значит, больной ребенок оказывается обречен, если ему, конечно, не пожертвует часть печени кто-то из родственников, или, в исключительных случаях, подойдет орган взрослого человека.  

Нам сейчас необходимо спешно наверстывать упущенное. Особенно учитывая то, что у нашей страны исторически были передовые позиции в трансплантологии. Первую в мире трансплантацию органа от человека к человеку выполнил Ю. Вороной в 1933 году в Харькове. Российский ученый В. Демихов еще в 1951 году детально разработал пересадку донорского сердца и провел эксперимент на собаке. А через 16 лет хирург из ЮАР К. Барнард, пройдя стажировку у Демихова, впервые в мире осуществил успешную трансплантацию сердца человеку в Кейптауне. Барнард считал Демихова своим учителем.

Нам не надо выдумывать велосипед, нужно просто работать, как делает это весь цивилизованный мир. Сотни пациентов нуждаются в нашей помощи. Но, увы, многим светлых времен дождаться не суждено...