- По сути, ничего не изменилось, добавилось лишь условие – запрашивать разрешение родителей на использование геоданных. Но не будем забывать, что бывают случаи, когда родители – участники преступления и вообще не заинтересованы в том, чтобы ребенка нашли – согласия они не дают, судья, соответственно, в разрешении на доступ к данным отказывает. Или о пропаже сообщили друзья, а родители находятся вне зоны действия сети – в отпуск уехали. До ребенка, который, например, потерялся в лесу, мы дозвонимся, но более точные данные о его местонахождении получить все равно не сможем, а ночью обещают заморозки. Что тогда делать? На мой взгляд, никаких разрешений не нужно. Какой в этом смысл, если более точные поиски зависят от судебного решения, которое может быть не в нашу пользу, – рассуждает руководитель отряда.

По словам Сергея, роль судьи, безусловно, важна – информация о местонахождении человека конфиденциальна, и нужны веские обоснования, чтобы дать разрешение на ее использование. Усложняет ситуацию и то, что могут быть злоупотребления со стороны правооохранителей, когда запрос к доступу геоданных не имеет отношения к пропавшему ребенку – полицейские таким образом могут получать доступ для поиска человека в личных целей, например, приятеля, который упорно не хочет возвращать долг. На фоне этого щепетильность судей понятна, но когда дело не фейковое и касается детской жизни, лишняя бюрократия, словно палки в колеса.

– В таких ситуациях мы подключаем все свои связи, звоним знакомым полицейским, которые знают судей, очень настойчиво объясняем ситуацию, добиваемся разрешения на геолокацию и начинаем поиски, – говорит руководитель отряда.

А ребенок, вообще, нужен?

Согласно статистике, в России ежегодно пропадает около 30 тысяч детей, 90-95 % таких «пропавших» – это дети, решившие сами уйти из дома. Причина лежит на поверхности – семейные или школьные конфликты, которые ребенок уже не в состоянии переносить . Похищений очень и очень мало, практически, сотые процента.

– Когда мы начинаем поиски, родители часто не договаривают всей истории, мол, просто ушел из дома и все. Только на 5-6 сутки безуспешных поисков уже под нашим давлением они начинают говорить о конфликтах, непонимании и так далее, – рассказывает Сергей Широбоков. – Конечно, многих мы находим, но согласно данным, ежегодно 2,5 тысячи детей так и остаются пропавшими – чаще всего, это либо из-за несчастного случая, либо связались с плохой компанией.

По словам Сергея, при современных технических возможностях местоположение ребенка можно отследить за считанные секунды. Смартфоны работают на операционных системах, привязанных к аккаунту. Родителям достаточно знать логин и пароль для доступа в систему, чтобы в любой момент узнать, где находится чадо. Либо установить на детский телефон специальную программу, определяющую местоположение. Но для этого мама с папой должны быть заинтересованы в ребенке. Руководитель «Сокола» говорит, что больше, чем в половине случаев, подросток, убежавший один раз, делает это второй и третий раз, а после и вовсе начинает бродяжничать. Как показывает практика, ребенок в таких семьях не нужен, и родители не прикладывают никаких усилий, чтобы сделать его жизнь в семье лучше.

– Несколько лет назад мы искали убежавшую из дома 12-летнюю девочку. Когда нашли, она просила отдать ее в интернат, потому что мать втыкала в нее вилки и ножи. Но властями было принято решение оставить ее в семье. Девочка убегала потом еще 7 или 8 раз, и ее всегда возвращали. В итоге, если 6 лет назад в ней еще было что-то светлое и хорошее, то за годы проживания с матерью все это исчезло.

Тревожный сигнал

В Аппарате уполномоченного по правам ребенка по Свердловской области отмечают, что побег ребенка из семьи – это, конечно, тревожный сигнал. В каких-то семьях после таких ситуаций родители меняют свое отношения к детям, становятся более внимательными и заботливыми. Но неизменно встречаются плачевные примеры, когда физическое и моральное насилие так и остается нормой. Как отмечают в ведомстве, более пристально контролировать такое поведение сейчас позволяет изменение в законодательстве. Долгое время всё, что происходило в семьях, находилось за семью печатями, а сегодня есть инструменты, позволяющие привлекать родителей, применяющих физическое насилие, более к жёстким мерам ответственности. Более того, социальные службы области сейчас даже проводят специальные рейды по домам неблагополучных семей, в которых проверяют, насколько изменилось отношение к ребенку.

– Конечно, контроль государства за нерадивыми родителями – это хорошо, но жизнь ребенка качественно меняется только тогда, когда мама с папой сами хотят измениться и понимают свою ответственность в воспитании, – считает психолог семейного центра Галина Закирова. – То, что происходит внутри семьи, – это часто сложная и запутанная история – дети не всегда желанны, браки не всегда заключаются по любви, и нужно много внутреннего мужества и упорства, чтобы признавать свои ошибки, несовершенство и пытаться что-то изменить. Ребенок – это «лакмусовая бумажка» того, что происходит в семье, и его побег – это сигнал о том, что родители упустили что-то важное. Мы все знаем очевидные истины, что с детьми нужно разговаривать, участвовать в их жизни, поддерживать, правда в силу своих личных историй не всегда следуем этим правилам, но у нас всегда есть выбор – либо и дальше «забивать» на ребенка и в итоге в прямом и переносном смысле его потерять, либо пытаться меняться. Да, это непростой путь, но результат стоит вложенных усилий, потому что, в первую очередь, это меняет в лучшую сторону самое ценное – человеческие отношения, – заключает Галина Закирова.