Его герои ищут смысл, ищут божественности в этом опустошенном и опустошающем мире, ищут зацепки, чтобы в нем остаться. Главная их зацепка — некий Годо, которого они, Владимир и Эстрагон, называющие друг друга Диди и Гого, ждут уже очень долго. У них есть только один ориентир в жизни — дерево, к которому должен прийти Годо. И они ждут около него день за днем, развлекая себя пустой болтовней. Порой что-то незначительное случается в их жизни: драки, встречи с неким Поццо и его рабом Лаки, но это оставляет их равнодушными. Единственное, что заботит их, так это ожидание Годо.

Если не копаться в богоискательских мотивах пьесы, то одна из ведущих ее тем — страх времени. И каждый из героев по-своему прячется от этого неумолимого явления. Владимир и Эстрагон спасаются состоянием перманентного ожидания, Поццо и Лаки — предельной концентрацией на данном моменте. Они постоянно двигаются, спешат и всегда чем-то заняты.

Но это я о драматургии. А спектакль и пьеса не одно и то же. Хотя, конечно, Беккет — властный драматург. Нет никакого сюжета, нет психологии героев, нет событий, конфликта, которые можно было бы интерпретировать, все редуцировано. Есть текст — слова, которые по сути ничего не передают. Главное у Беккета — состояние. И это состояние артистам необходимо передать залу. Беккет, повторюсь, властный драматург, но театр на то и театр, чтобы плоскую ткань текста сделать объемной. Действием оживить драматургию.

Абсурд — это не непонятный бред. И чем теплее, человечнее он играется на сцене, тем страшнее, безжалостнее он воздействует: срабатывает принцип узнавания «себе подобных». В надрывной же, на истощении (по крайней мере голосовых связок) манере игры волхонкинских Диди (Александр Сергеев) и Гого (Алексей Агапов), в этом бесстрастном проговаривании текста, очень сложно узнать что-то про себя. Быть может, если бы Владимир и Эстрагон ждали Годо более увлекательно, если бы их печаль была полна театральности, зритель, может, и проникся бы, однако их ожидание скорее удручает, чем завлекает. Когда на абсурд текста накладывается абракадабровская манера постановки, получается какое-то странное зрелище, балаганчик, но уже и не страшный, и даже не жизненный.

Ключи, вскрывающие тайники этой пьесы, должны находиться в руках у театрального режиссера. Я все ждала, когда Алексей Янковский применит эти ключи и спасет всех. И не могла отделаться от ощущения, что появление режиссера, как и появление Годо, всегда отсрочено. Не сейчас, так чуть позже, надеялась я. Потому как в существовании Годо нам не дает усомниться мальчик-гонец, приходящий сказать, что месье придет не сегодня, но завтра, так в присутствии режиссера нам не дают усомниться некоторые интересные находки: например, художница, буквально дорисовывающая артистов в реальном времени, с помощью планшета и видеопроектора. Это разгоняет скуку новой надеждой.

Скука. В этом спектакле она имеет потайное дно. Не могу не оценить то, что Алексей Янковский не пытается нарочито развлечь зрителя и не боится дать нам заскучать. И, казалось бы, драматургия работает на это: она у спектакля хитрая — даже если вы будете умирать со скуки, ерзать на стуле и поглядывать в полумраке на часы с мыслью: «ну когда же это закончится», — идея спектакля как бы будет в действии, потому что вы будете ЖДАТЬ! Находиться в мучительном ожидании. А об этом и речь. Но! Магия театра в том, чтобы не личное переживание, а переживание героев (в данном случае их ожидание) стало для вас событием. А если артисты ждут Годо, а вы — антракт, то эти состояния хотя и совместимые, но параллельные. Вот такой абсурд получается.

Режиссеру же в этом спектакле, на мой взгляд, не удалось приручить идею драматурга, сделать ее общей для сцены и зала, заставить работать, а не быть умозрительной конструкцией. Театру не хватило смелости с помощью театральной формы овладеть содержанием. Желание подчеркнуть отстраненность от жизни пьесы Беккета аскетичностью театральных средств сыграло злую шутку: спектакль получился отстраненным от пьесы Беккета. Абсурд скорее надо было обжить, чем просто очертить.

Основной вопрос, который поставил передо мной этот спектакль: к чему нам показывают эти страшные, непонятные картинки на видеоэкране? Но для этого ли была проделана такая сложная работа артистами и режиссером? И только песня Робертино Лоретти «Jamaica», исполненная мальчиком, гонцом Годо (Полина Дьячок), была очень беккетовской. И еще поклон. Долгий, почти нескончаемый. Я представила, что если бы артисты продолжали кланяться, даже когда все-все вышли из зала, было бы особенно чувствительно. Было бы уже не забавно. Потому что даже спешащий, суетливо одевающийся в холле зритель, уходя, спиной бы почувствовал попытку задержаться, дождаться Годо.

Но в целом отрадно, что в Екатеринбурге берутся за культовые культурные тексты, что не боятся их. У меня вообще, пусть и от короткого знакомства с «Волхонкой», сложилось представление, что там ничего не боятся. А это великий ресурс.