Размер текста:
Цвет:
Изображения:

Семен Спектор: жизнь нам дана, чтобы делать добро

Вряд ли найдется на Урале, да и за его пределами человек, которому не было бы известно имя Семена Исааковича Спектора, создателя и многолетнего руководителя Свердловского областного клинического психоневрологического госпиталя ветеранов войн.

Вся жизнь этого легендарного человека — беззаветное служение долгу врача, общественного деятеля, гражданина.

25 июля Семену Исааковичу исполняется 83 года. В этот день рано утром он, как обычно, придет в свой кабинет на втором этаже госпиталя, чтобы принимать посетителей, нуждающихся в его помощи. Людям нужны не только медицинские советы, не меньшую ценность имеет мудрое слово много пережившего и много свершившего человека. О том, что волнует его сегодня, Семен Исаакович поделился с нашим корреспондентом.

— Меньше года остается до 75-й годовщины Великой Победы. К сожалению, все меньше остается ветеранов, лично причастных к этому празднику. Уходит поколение, пережившее страшную трагедию войны, живые ее свидетели. И уже некому рассказать правду о ней, дать отпор фальсификаторам, стремящимся обесценить подвиг советского народа. Вы один из тех, кто на своем горьком опыте знает, что такое война.

— Да, это так. Война началась 22 июня, а 8 июня 1941 года к нам в Крыжополь — это райцентр в Винницкой области — вошли немцы. Нас определили в гетто — огородили колючей проволокой несколько домов и загнали туда еврейские семьи. Врагу не пожелаю того, что мы пережили за те 936 суток неволи, сознавая, какой страшный конец нам уготован!

Но самым большим потрясением для меня стали не унижения и издевательства, которым подвергли нас фашисты, а предательство Толика Главатского, моего товарища по детским играм. Главатские жили напротив. Когда все началось, Толик прибежал к нам и стал кричать мне: «Жид пархатый!» Я тогда даже не знал, что такое жид. А он, оказывается, знал и радовался приходу немцев. И не он один. Некоторые местные девушки зазывали к себе немецких солдат, и даже я, шестилетний ребенок, догадывался, зачем.

— Как Вам удалось выжить за колючей проволокой?

— Мы каждый день ждали смерти. Страшно голодали. Вдоль колючей проволоки проходила дорога, по которой возили зерно на железнодорожную станцию. Я ухитрялся подлезть под колючую проволоку и стащить несколько початков из мешка с кукурузой, которой кормили лошадей. Таким же образом пробирался обратно, отдавал добычу нашим, чтобы они могли сварить еду.

Во время одной из вылазок я едва не погиб. Не успел вовремя скрыться и попал на глаза немцам. Двое взяли меня за руки за ноги и с размаху бросили на колючую проволоку. Я выжил, но раны на шее, лице и голове загноились, родные насчитали 48 фурункулов. Рот не открывался из-за корост, меня кормили через соломинку. Надевали на нее клизму и вливали в рот воду.

— Вы верили, что вас освободят?

— Не только верил, я как мог помогал местным подпольщикам, которые устраивали диверсии на железной дороге, задерживали немецкие эшелоны.

Напротив нашего дома в гетто рос старый каштан, я взбирался на самую верхушку, маскировался, чтобы немцы не заметили, и на картонке отмечал, какой поезд идет в сторону Одессы, какой — в сторону Киева. Эти сведения передавал партизанам, которым руководил местный житель по фамилии Липовецкий. Дальше действовали они: на стрелке поднимали костыль, которым скрепляются рельсы, подрезали его и вставляли обратно. Когда шел состав, костыль, не выдерживая веса, лопался, и вагоны сходили с рельсов.

— Немцы Вас ни разу не заподозрили в помощи партизанам?

— Бог меня хранил. С тех пор я верю, что он существует. Одного понять не могу, почему он допустил, что после войны никто из предателей не понес наказание. Только одному прислужнику фашистов, который до полусмерти избил моего отца бруском, утыканным гвоздями, дали 15 лет. Да и то мой отец жалел его: мол, у него же дети.

Так этот предатель вернулся через девять лет, построил двухэтажный дом да еще цинично хвастался перед отцом: мол, смотри, товарищ Спектор, какой я себе замок построил. Он столько награбил во время оккупации, что ему даже после отсидки хватило на строительство особняка!

— Вы помните день, когда оккупация закончилась?

— Это произошло 16 марта 1944 года, и этот день я всегда отмечаю так же, как 9 Мая и 25 июля, день моего рождения. Я помню, как вошли в Крыжополь советские бойцы, усталые, запыленные, пообносившиеся, но такие родные, такие долгожданные! Мы радовались свободе, радовались новой счастливой жизни.

Много лет прошло с тех пор, но чем дольше я живу, тем крепче моя убежденность, что только советский народ мог победить в той страшной войне. Не все способны так любить свое Отечество, чтобы быть готовыми отдать жизнь за него. А мы, советские люди, были так воспитаны, что Родина, ее свобода дороже всего. Я считаю фронтовиков святыми людьми, лечить их, заботиться о них всегда было честью для меня.

— Поэтому Вы и выбрали профессию врача?

—Мамина сестра прошла всю войну начальником передвижного хирургического госпиталя. Я ее очень уважал, заслушивался ее рассказами о работе. После окончания войны моя тетя еще год работала в Германии, где оставался ее госпиталь — лечила раненых, причем не только советских солдат, но и немцев. Когда она рассказала об этом, я был обескуражен: как же можно лечить врага, который убивал наших солдат. Ее ответ я запомнил на всю жизнь: «Для врача не существует плохих и хороших людей, есть больные, которым нужно помочь». И всю жизнь следовал этой заповеди.

Но первая моя попытка стать врачом оказалась неудачной. После окончания школы я приехал в Москву, сдал документы в медицинский институт. Через два часа приходит член приемной комиссии, возвращает мне документы: мол, тебе, изменнику родины, не место в столичном вузе. Намекал на то, что я ребенком находился на оккупированной территории! Конечно, мне было очень обидно. Я поехал на вокзал, собрал копейки, какие у меня были, купил билет и поехал домой. А от Москвы до дома поезд шел 27 часов, и за все 27 часов я даже крошки хлеба не съел — не на что было его купить.

На следующий день поехал устраиваться на пищекомбинат, это было единственное промышленное предприятие в районе. Меня взяли на работу, потому что знали моего отца. У него было семь классов образования, но он был очень ответственным, честнейшим человеком, его все уважали. В комбинате я проработал три месяца, потом поступил в Черновицкий индустриальный техникум. После окончания работал начальником цеха обжига на кирпичном заводе в Львовской области.

А потом пришло время идти в армию, и судьба забросила меня на Урал, о котором я тогда ничего не знал, кроме того, что там холодно.

— И остались здесь навсегда.

— Это бог меня сюда направил, потому что лучше людей, чем на Урале, я больше нигде не встречал. Я матерщинник страшный, но не обманщик, так что мои слова — истинная правда. Когда я работал в Львовской области и приезжал в областной центр, то и дело слышал за спиной: «Глядь, жид иде!». Здесь, на Урале, я живу уже больше шестидесяти лет, и никто ни разу не назвал меня жидом. Это о чем-то говорит?

Видите в моем кабинете портрет? Это мой учитель, профессор Давид Григорьевич Шефер. Он был заведующим кафедрой нейрохирургии и нервных болезней Свердловского мединститута . И он так же, как моя тетя, учил, что для нас, врачей, нет понятия, какой национальности человек, а есть понятие, какая болезнь у человека и как ее лечить. Сам став врачом, а потом и доктором медицинских наук, я старался передавать эту мудрость своим ученикам.

— Получилось?

— В своих учениках я уверен. Но за всех докторов не поручусь. Раньше больной входил в кабинет врача, и тот внимательно всматривался в пациента, чтобы определить признаки болезни и правильно выбрать лечение. Сейчас больной входит — а врач прикидывает, насколько он платежеспособен и сколько с него можно взять. Для меня это дико, неприемлемо, невозможно.

— Как это изменить?

— Только воспитанием. Я счастлив, что мои малограмотные родители научили меня быть честным во всем, научили честно работать. Сегодня у многих по два образования, а ведут себя не по-человечески. Деньги ценят выше, чем человека.

За время работы я прооперировал 9646 больных, в основном с тяжелыми черепно-мозговыми травмами. Спасая людей, делал за год 115 вылетов самолетом санавиации, проехал 946 тысяч километров на санитарной машине. Никаких выходных, никаких праздников. Ревизоры, которые приходили проверять госпиталь, удивлялись, что ни копейки лишней я не получал за свою работу.

— Как родилась идея создания госпиталя ветеранов войны на Широкой Речке, строить который помогала вся страна?

— Пережить то, что я пережил в детстве, дало мне понимание, какой героизм проявили наши люди в годы войны. Восстанавливать их здоровье я считал своей святой обязанностью. В 70-е годы прошлого века ветеранов Великой Отечественной войны в Свердловске лечили в приспособленном здании на улице 9 Января. Когда я принял руководство госпиталем, то первое, что там увидел, — как шесть санитарок тащат на четвертый этаж беспомощного пациента, ведь никаких лифтов там и в помине не было.

Меня так ранило это зрелище, что я не мог спокойно спать. Пошел к тогдашнему секретарю обкома партии Ельцину, сказал, что нельзя так относиться к фронтовикам, что нужно строить новый госпиталь. И я до сих пор благодарен Борису Николаевичу, что он меня поддержал. А самое главное, что меня поддержали огромное количество людей, которые перечисляли средства на строительство госпиталя, приходили на субботники. Так появился госпиталь на Широкой Речке, один из самых крупных в стране.

— Свою книгу Вы назвали «Я люблю вас, люди!». Неужели вы действительно всех любите? Есть люди лживые, алчные, злые — разные.

— Я действительно всех люблю. Мне неприятны только изменники – в первую очередь изменники Родины, а также те, кто изменяет своему слову, долгу, профессии. Одним словом, изменники в философском смысле. Таких мне жаль, потому что они не осознают, что смертны, что после них останется только плохая память.

Мне уже 83 года, я ухожу в мир иной, никого не обворовав и никого не обманув. Об одном сожалею: не все могу сделать для людей, которых считаю святыми. Душа плачет, когда я вижу, как пожилая женщина еле-еле ведет из поликлиники к автобусной остановке мужа-инвалида. Почему бы не поставить двух санитаров с коляской, чтобы помогли старикам добраться до автобуса? А как можно допустить, чтобы ветераны сами покупали себе лекарства? Если бы это началось в мою бытность главным врачом, я бы покончил с собой от стыда.

Надо сознавать цену людей, которые отдали Родине все, что могли!

— Наука работает над продлением жизни, теми же проблемами занимается Институт клеточных технологий, к созданию которого Вы также причастны. Понятно, что плодами научных изысканий смогут воспользоваться только будущие поколения. Если бы Вам продлили жизнь еще лет на пятьдесят, на что бы Вы их потратили.?

— Я бы продолжал делать добро. Люди очень в нем нуждаются.

Личное дело

Семен Исаакович Спектор — нейрохирург, доктор медицинских наук, полковник медицинской службы. С 1973 по 2004 год — начальник госпиталя ветеранов Великой Отечественной войны. С 1997 по 2005 занимал пост председателя правительства Свердловской области по социальной политике. Член Совета Общественной палаты Свердловской области. Награжден орденом «За заслуги перед Отечеством» 4-й степени, другими орденами и медалями. Почетный гражданин Екатеринбурга и Свердловской области. Ветеран Великой Отечественной войны.

Автор статьи: Любовь Шаповалова, фото: Борис Ярков

Другие новости