Слишком уж поменялась жизнь за это время. Главреды наверняка затеяли бы жаркий идейный спор: зачинатели укоряли бы горько своих последователей в предательстве заветов марксизма, те отвечали бы обвинениями в наивности… Но как-то неуверенно, поскольку результаты социального эксперимента, который и породил нашу газету, не подведены до сих пор.

Ответсеки 1920-х, насупившись, пытались бы понять, что такое «электронная верстка». Журналисты тех же лет ахали бы, услышав, что можно за репортаж с завода потребовать денег с его директора и написать этот репортаж, ни разу на заводе не побывав. Они жутко завидовали бы нашим сотовым телефонам и рассказам о поездке в Амстердам — но тут же повергали бы в зависть нас рассказами о встречах с Маяковским, Жуковым, Кастро. А еще наши предшественники обоих полов тщетно пытались бы скрыть, что каждый взгляд на Жанну Майорову порождает в них сложную гамму чувств.

Но уже через полчаса ледок отчуждения был бы сломан. Пошла бы травля бесконечных редакционных баек. Которые, если прислушаться, одинаковы на всех широтах и во все эпохи.

Может быть, есть на свете дело, которое можно делать сонливо, с абсолютно равнодушным сердцем. Ежедневная газета к таковым явно не относится. За отсутствие вдохновения невозможно наказать. Если один из множества сотрудников опоздает на полчаса со сдачей материала в номер, выяснится это тогда, когда с этим уже ничего сделать будет нельзя — номер отправить в типографию уже не успели.

Поэтому газета всегда делается на чувстве долга каждого, на доверии. Только за деньги такое вечер за вечером, неделя за неделей, год за годом делать невозможно. Людей гонит вперед это странное наслаждение складывать слова. Упоение властью влиять этими словами на мир вокруг. Творить добро, рассказывая о людях хороших, привлекая внимание к их беде. Карать зло, вытаскивая на всеобщее обозрение людей плохих.

Бывают, пусть и нечасто, моменты профессионального признания. А еще минуты общего смеха, в которые ты мысленно рвешь уже практически написанное мысленно заявление об уходе, потому что остро понимаешь — там, за стенами редакции, таких минут не будет. Там, за стенами, свободные вечера и спокойно. Слишком спокойно. Ты уже в раю, и не будет иного нам рая.

«Уральский» всегда шел наособицу, потому что был газетой региона, где все живут наособицу, словно бы им Хозяйка Медной горы открыла какие-то тайные истины. Истины со временем менялись, но верность им переходила из поколения в поколение. И фанатизм, с которым мы из поколения в поколение делаем вот эти листы бумаги, испещренные знаками и картинками; листы, о которых мир забудет уже через неделю.

День за днем. Неделя за неделей. Год за годом. Тем, кто был до нас, удалось отработать без пропусков и накладок, хотя ситуации у них бывали ого-го. Значит, мы и подавно не вправе сплоховать. Еще номер. Еще.

Раз вы читаете эти строки — значит, газета перевалила 110-летний рубеж. Празднование — чай и торт в обеденный перерыв. И снова разбежимся кто куда. Чтобы вышел номер от 15 февраля.