Полярного путешественника горячо встречали в  родной Ревде, на родном предприятии, он охотно делился впечатлениями с читателями библиотеки имени А. М. Горького в Екатеринбурге, тем не менее нашел время и на интервью для «Уральского рабочего».

— Я знаю, что вы сами написали письмо в Институт Арктики с просьбой рассмотреть вашу кандидатуру в качестве участника зимовки. У вас  огромный  профессиональный опыт, крепкое здоровье, физическая выносливость и сила воли. И еще  вы обладатель, без преувеличения,  энциклопедических знаний по истории Арктики, океанологии, полярной авиации и так далее. Откуда все это?

 — Здешние широты изучаются большим отрядом ученых — метеорологов,  гидрологов, гляциологов, микробиологов. На мысе Баранова по инициативе руководителя экспедиции ученые делали доклады  по проблемам, над которыми работали. Вот и приобщился помаленьку ко всему.

[photo]4607[/photo]

— А вот и поскромничали! Известно, что  Арктика — давняя ваша любовь. Пять лет назад «Уральский рабочий» писал о вашем первом путешествии  к вечным льдам и айсбергам — в составе дрейфующей СП-38.

Что интересно: Первый раз вы писали в Институт Арктики в тридцатилетнем возрасте, а получили приглашение  в экспедицию только в пятьдесят. Ваша жена Лариса рассказывала, что с вашего стола все эти  годы не исчезали книги о Русском Севере. Кроме того, вы дважды побывали на Эльбрусе, поднимались на другие вершины,  увлекались туризмом. И вам не хватило этой суровой романтики?

— Можно и так сказать — не хватило. И одной полярной экcпедиции  тоже не хватило. Сразу и не ответишь, почему. Это и желание побывать на земле, осененной именами великих исследователей, и понимание, что никогда по-другому туда не попадешь, и ощущение простора кругом. Ледяная бескрайность, где  расположена станция, безлюдная суша, над которой мы летели с мыса Баранова до Хатанги — это тоже Арктика.  И красота суровой природы: уж сколько фотографий айсбергов наделал, а видишь это великолепие — и снова рука тянется его запечатлеть.  А как хороши летние пейзажи — на земле причудливыми узорами лежат камни, очень похожие на те, что у нас на Конжаке.

— Вы еще не упомянули о животном мире Арктики.

— Конечно! Чтобы брать пробы воды, мы прорубили лунку, ее затягивало льдом, но в середине всегда оказывалась дырка. Потом мы догадались, что это нерпа, которая должна глотнуть воздуха, чтобы выжить подо льдом. Понятно, что ей это сделать проще в нашей лунке. Постепенно она к нам так привыкла, что даже давала себя погладить. 

Белые медведи наведывались регулярно. Зимой с пропитанием  у них туго, вот и идут на запахи  камбуза. Собаки, конечно,  на страже — окружат и шагу не дают сделать. Лают до хрипоты. Приходится садиться на трактор и отпугивать непрошеных гостей.

[photo]4608[/photo]

Интересно, что беременные медведицы в это время года спят в  снежных берлогах, а в феврале выходят с маленькими медвежатами.

Собаки — все очень разные. Наш  Шурик, например, при виде медведей  забирался на крышу камбуза и лаял там, а вся стая оставалась внизу. С самым храбрым псом по кличке Дик мы знакомы еще  по СП-38. Он узнал меня и на мысе Баранова, так был рад, прыгал, лизал руки — я чуть не прослезился.

— Писатель Владимир Санин говорил, что любовь к высоким широтам на самом деле — любовь к людям, с которыми мерз и грелся, рисковал жизнью и радовался ей. Какие там люди?

— Вы думаете, что полярники — бородатые, в унтах? Раньше я тоже так их представлял, в действительности все не так. Полярник — это молодой ученый, который большую часть  жизни проводит за компьютером — и на полярной станции тоже. Отрывается от него, чтобы выйти наружу  для научных наблюдений. Все поглощены своей работой, на том, что она осуществляется в экстремальных условиях, никто не акцентирует внимание,  надеясь на службы обеспечения.

Конечно, взаимоотношения — самое сложное в условиях экспедиции. В сравнении с этим полярная ночь — ерунда, тем более что все, что нужно, — освещено. Все заинтересованы в  хорошем психологическом климате и очень стараются его не обострять

— А тоска по дому  сильно мучает?

— Есть связь, можно звонить. Но я ведь приехал работать и был занят так, что некогда было тосковать. Вместе с коллегами  создавал условия для исследований,  содержал в исправности огромный парк техники —  в основном,  между прочим, отечественного производства.

Конечно, когда приехал, пожалел, что пропустил год в развитии внучки, что не участвовал в марафоне. Но я  понимаю, что за все надо платить.

[photo]4609[/photo]

— Сейчас снова много говорят об освоении Арктики. Какое, по-вашему, у нее будущее?

— Хочется надеяться, что самое хорошее, что время забвения, консервирования станций — в прошлом.  На Северной Земле нашли золото,  много других полезных ископаемых. Перспективная территория! Но, как известно, есть немало других разведанных и не разработанных месторождений.

— Среди названий островов архипелага больше всего советских: Большевик, Пионер, Октябренок. Это потому, что они в 30-е годы  давались?

— Да, это так. Первооткрыватель Борис Вилькицкий назвал архипелаг Землей Николая Второго, понятно, что эти острова потом назвали по-другому. Сейчас  идет кампания за их переименование, но не в этом суть. Главное в том, чтобы исследования здесь продолжались. В районе Северного Ледовитого океана формируется погода планеты. Ученые  должны найти надежные методы долгосрочных метеопрогнозов.

— А потепление и в Арктике ощущается?

— Конечно. Скажем,  в Певеке  раньше приход ледокола  был настоящим праздником. А сегодня лед такой, что ледокол уже не нужен. И когда пришло обычное судно, жители Певека были озадачены, радоваться или нет изменениям, и праздника не получилось.

— В библиотеке им. Горького, где вы встречались с екатеринбуржцами, рассказывали, что после этого нарасхват пошли книги Владимира Санина, воспоминания  Валериана  Альбанова, большой спрос возник на обручевскую «Землю Санникова».

— Это и мои любимые книги. Между прочим, и Николай Урванцев стал полярным исследователем, очаровавшись именно книгой академика Обручева про неведомую землю.

[photo]4606[/photo]

Фото из архива Сергея Черняева.