Умом понимаешь, что 101 год — это возраст, до которого редко кто доживает. Что актер, который в такой возрастной категории еще и играет в театре, — это в принципе что-то из разряда невероятного. И все-таки веришь в невозможное; надеешься, что будет и 102, и 103 года знаменитому артисту и что он еще выйдет на сцену Театра Российской армии, снова блеснет в культовой роли Альдемаро из комедии Лопе де Вега «Учитель танцев», которую Зельдин на этой сцене сыграл более 1000 раз. Нет, больше не сыграет… Как в романтическом стихотворении М. Светлова: «В дальнюю область, в заоблачный плес ушел мой приятель и песню унес». Не стало человека — и с ним целой эпохи.

Его судьба поразительна. Первая же строка из справочника: «Место рождения — город Козлов (ныне — Мичуринск), Тамбовская губерния, Российская империя, 28 января (10 февраля по новому стилю) 1915 года». Именно! Человек родился в Российской империи — а умер в Российской Федерации, пережив за собственную жизнь три эпохи и даже три цивилизации: имперскую, советскую и постсоветскую. Это единственный в своем роде феномен.

 …Детство провел в провинции (Козлов, Тверь), в «чеховско-бунинской» атмосфере, нарушенной революцией. После переехал в Москву, учился в военизированной школе на Таганке. Мечтал о хореографической карьере (надо сказать, что чисто балетную пластику Зельдин сохранил на сцене до глубокой старости), при этом работал в «пролетарском» амплуа слесаря. А затем последовало неожиданное для него самого поступление в производственно-театральные мастерские при театре МОСПС (будущий Театр имени Моссовета) на курс, где из 25 студентов только двое стали известными артистами: Зельдин и Николай Парфенов.

Потом работал в Театре транспорта, дебютировал в кино в фильме «Семья Оппенгейм». Работал в Алма-Атинском русском драматическом театре, участвовал во фронтовых бригадах во время войны, получив медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне». С 1946 года начал выступать на сцене Театра Советской армии, которому он остался верен навечно, хотя его неоднократно звали и в Малый театр, и к вахтанговцам.

Его дебют в кинематографе был ослепительным: редко какому актеру удавалось со своей второй ролью на экране проснуться знаменитым. Вторая роль для Зельдина — это пламенный дагестанский джигит Мусаиб Гатуев в картине И. Пырьева «Свинарка и пастух». Снятый в 1941 году, в самый канун войны, фильм Пырьева был типичной сталинской кинематографической сказкой. Предельно далекой от жестокой действительности того неласкового времени, но именно откровенная сказочность, невсамделишность происходящего на экране придавала ленте особое очарование. Это была материализованная мечта о высоких и чистых чувствах. О несокрушимой любви между представителями совершенно разных миров — девушки-крестьянки с Вологодчины и чабана из высокогорного Дагестана. О способности человеческой души преодолеть все мыслимые и немыслимые преграды — фактически в фильме оживали пушкинские надежды о том, «когда народы, распри позабыв, в великую семью соединятся». Молодому тогда еще Зельдину пришлось в этом фильме играть вместе с уже состоявшимися мастерами — М. Ладыниной, Н. Крючковым. Но дебютант не только не посрамил свою молодость, он принял на себя едва ли не всю смысловую нагрузку ленты. Впоследствии артист с благодарностью вспоминал И. Пырьева, который, по словам В. Зельдина, «перевернул мою творческую биографию, дал мне профессию и славу».

А после были десятилетия самоотверженного и плодотворного труда на экране и подмостках сцены. Зельдин принадлежал к актерам, наиболее ярко проявившим себя именно в театре: заядлые театралы всегда будут помнить его Транио («Укрощение строптивой» В. Шекспира) и поручика Ржевского («Давным-давно» А. Гладкова), Барни Кэшмэна («Последний пылкий влюбленный» Н. Саймона), синьора Фернандо Бальбоа («Деревья умирают стоя» А. Касона) и лорда Честерфильда («Загнанная лошадь» Ф. Саган). Это без учета той самой легендарной роли Альдемаро…

Феноменальный эпизод творческой биографии Владимира Зельдина: в 2004 году, в 89-летнем возрасте он сыграл в премьерном спектакле-мюзикле Дейла Вассермана «Человек из Ламанчи» (по мотивам «Дон Кихота» Сервантеса), где убеленный сединами ветеран не только играл, но еще и пел и танцевал! Роль Рыцаря печального образа была в свете творческой биографии Зельдина, пожалуй, символичной.

В кинематографе Владимиру Зельдину в основном доставались роли второго плана, вроде претенциозного Бориса Оленича в «Сказании о земле Сибирской» или провокатора Малиновского в «Штрихах к портрету В. И. Ленина». Но и здесь артист сумел создать свой неповторимый почерк, сопровождавший его экранные роли. Прежде всего неотъемлемым штрихом сыгранных Зельдиным кинематографических образов был блестяще подловленный европейско-американский дух и шарм: практически все созданные актером персонажи были квинтэссенцией западного образа жизни.

Таковы влюбленный Люченцио («Укрощение строптивой»), консервативный мистер Сполдинг («Вино из одуванчиков»), закованный в «броню» прусского военного воспитания командующий группой армий «Север» фон Лееб («Блокада), жесткий британский военный атташе майор Стевени («Миссия в Кабуле»). Наконец, образы в мюзикле «31 июня», где Зельдин сыграл сразу две роли — современного менеджера мистера Диммока и средневекового владыку Меллиота, с гротескными титулами ««король Перадора, высокий повелитель Бергамора, Марралора и Парлота, властелин Лансингтона, Нижних Мхов и Трех Мостов»…

Главными экранными персонажами Зельдина, помимо Мусаиба, разумеется, навсегда останутся две роли. Это, во-первых, чеховский профессор Серебряков из фильма А. Кончаловского, где Зельдин сыграл неприятного (по первоисточнику) человека сугубо «человечными красками». Даже финальная, почти шаржированная фраза «Надо, господа, дело делать!» в исполнении Зельдина не смотрелась карикатурой. А во-вторых, это зловещий судья сэр Лоуренс Уоргрейв из «Десяти негритят» С. Говорухина: в этой роли артист, напротив, доводит демонические, инфернальные нотки образа до колоссального звучания, превращая свой персонаж в персонификацию зла.

В день кончины артиста столичная критика написала: «В отечественной театральной жизни было такое ощущение, что Зельдин был всегда и будет всегда. И вот его не стало. Но те яркие образы, та неиссякаемая творческая энергия, которую излучал этот человек, останутся навсегда в истории российского театрального искусства».