Постановка, разрушающая многие штампы воплощения, которые уже успели сложиться вокруг шедевра Т. Уильямса. На памяти театралов — немало сценических воплощений пьесы, в том числе и в Екатеринбурге. Достаточно вспомнить постановку 1973 года в Свердловском академическом театре драмы с Г. Умпелевой в главной роли. Киноманы вспомнят и две знаменитые голливудские экранизации — оскароносный фильм 1951 года с Вивьен Ли и Марлоном Брандо в главных ролях. И не менее интересную ленту 1995 года, там главные роли исполнили Джессика Лэнг и Алек Болдуин. Но даже на таком блестящем фоне — серовская постановка представляет определенный интерес.

Заслуга здесь всех создателей спектакля: художника по сцене и костюмам Надежды Осиповой (Санкт-Петербург), музыкального руководителя проекта Данила Мерзлякова (Серов), всех занятых в постановке актеров. Конечно, львиную часть успеха следует отнести на счет нонконформистской режиссуры, которую осуществила супружеская пара из Германии — Андреас Мерц-Райков и Екатерина Райкова-Мерц. В воплощении драмы Уильямса немецкий режиссер применил ряд нестандартных ходов. Но главное — оригинальная режиссерская трактовка центральной смысловой коллизии, которая заложена в пьесе Уильямса. В одном из самых трагических произведений американской и мировой литературы.

…Американский Юг, середина ХХ века. Прекрасный и противоречивый город Новый Орлеан, знойный штат Луизиана. Уже 80 лет прошло после окончания братоубийственного противостояния Севера и Юга — но зловещие ветры Гражданской войны до сих пор витают над этим «унесенным ветром» краем. Разорение благородных плантаторских семейств, крах последних южных «дворянских гнезд» местного разлива — вот тот фон, на котором разворачивается действие пьесы. Из штата Миссисипи в Новый Орлеан приезжает Бланш Дюбуа, последний отпрыск респектабельной плантаторской семьи, чьи предки в результате «эпического разгула» довели дело до полного разорения. Став свидетельницей смерти всех своих родных и продажи с молотка родового поместья, она, опустошенная, отправляется к своей младшей сестре Стэлле, вышедшей в Новом Орлеане замуж за грубоватого «пролетария» Стэнли Ковальски. Причем ее трамвайный маршрут до дома сестры пролегает по следованию районов «Желание», «Кладбище» и «Елисейские поля». Бытовая «местная» деталь — и страшный символ, значение которого начинаешь понимать уже ближе к финалу… И именно с момента появления Бланш в доме сестры и ее мужа начинается то самое нестандартное решение трактовки.

Суть в том, что пьеса Уильямса представляет собой психологический поединок двух центральных персонажей — утонченной южной красавицы Бланш и грубияна Стэнли. И здесь устоялся «железобетонный» трафарет: Бланш — жертва, Стэнли — грубое животное, мужлан и насильник, которого надлежит ненавидеть прямо с момента появления на сцене. По такому стандарту выстроены практически все воплощения пьесы, включая оба упомянутых голливудских фильма. А в постановке Мерц-Райкова и в исполнении П. Незлученко — Стэнли вызывает… неподдельную симпатию!

Он, потомок польских эмигрантов, человек с мучительно трудным нищенским детством, отчаянно борется за кусок хлеба — и свято верит в «американскую мечту», повторяя: «Каждый мужчина имеет право быть королем!». «Вся стать его и повадки говорят о переполняющем все его существо животном упоении бытием» (авторская ремарка Т. Уильямса). Но его «трон» — сталелитейный завод, где Стэнли работает до изнеможения, чтобы прокормить себя и беременную жену, тоже претенциозную южанку, любящую красивую жизнь. Да, он груб, несдержан в словах и поступках, склонен к пьянству, может под горячую руку поколотить супругу — но ведь он также прошел свой крестный путь от «желания» к «кладбищу»… Притом он не может не замечать, что и собственная жена, и в особенности Бланш, живущие за его счет, — натурально презирают его! Презирают за плебейство, за пролетарские замашки, даже за польское происхождение.

И это рождает в душе Стэнли ужасный иррациональный протест. Он начинает ненавидеть «эту шлюху» Бланш, ее «проститутские» духи, ее жеманные манеры — и словно задается целью «материализовать» все те черты, которыми она его наделяет. Если меня считают варваром — я и буду им. Если меня почитают за нечистое животное — что ж, я готов стать им, чтобы все окружающие подавились от отвращения. Если, наконец, Бланш начинает воспринимать его как потенциального насильника — пускай, «мы же назначили друг другу свидание с первой встречи!». Именно по такой экспоненте в финале происходит то самое роковое насилие Стэнли над Бланш, после которого она сходит с ума… Но в этом — не брутальность, а трагедия растоптанного человека, отчаянно и жестоко отстаивающего последний плацдарм своего самостоянья…

Ну, а сама Бланш? Она в трактовке спектакля — не невинная жертва, а своего рода Скарлетт О`Хара в тот момент, когда ее оставляет в конце своей книги Маргарет Митчелл. «Я лучше убью или украду, но не буду голодать» — это про героиню пьесы: только Скарлетт прощалась с читателем в надежде на завтрашний день, у Бланш все в прошлом.

Героиня в исполнении Е. Федоровой — женщина, привыкшая к сексуальному манипулированию. Она готова соблазнять буквально каждого встречного мужчину, чтобы решить свои проблемы, — и Стэнли, и безвольного Митча, и даже случайно залетевшего в дом молодого почтальона. Да и в прошлом у нее — самые рискованные приключения: за одно из них, за роман с несовершеннолетним учеником, ей и пришлось покинуть Миссисипи.

Выходит, Стэнли прав, и она — действительно «шлюха»? «Я приняла на себя все удары — избита, измордована... Все эти смерти! Нескончаемая похоронная процессия... Отец. Мама. Ужасная смерть Маргарет. Она так распухла, что тело не укладывалось в гроб: так и пришлось — просто сжечь. Как падаль на свалке... Умирающие хрипят. Задыхаются. «Не отдавай меня, дай пожить!». А похороны... благолепие, красивые цветы. И... о, как роскошны эти ящики, в которые их заколачивают! Не подежуришь у их кровати, и в голову не придет, как отчаянно, из последних сил, цеплялись они за жизнь. Тебе такое и не снилось, а я это видела. Видела! Видела!». Этот крик души — изнанка наружной «распущенности» Бланш. А потом — трагифарсовое начало собственной личной жизни, ее муж оказался геем, после насмешки жены — застрелился. Судорожное выживание посредством «прыжков» из одной постели в другую. Стремительное нарастание катастрофического нервного истощения и морального фиаско, старательно маскируемых трафаретным образом «соблазнительной леди». Надрывная история с учеником… Все тот же обреченный путь от «желания» на «кладбище», где «елисейскими полями» окажется психушка. «Да, я путалась с кем попало, и нет им числа. Наследство умерших... А что противостоит смерти? Желание, любовь. За «первоначальным имиджем» бессердечной сердцеедки — встает трагический образ женщины, попавшей в разрушительную «пентаграмму» страстей…

И — завершающий аккорд, финальные слова Бланш, обращенные к врачу психиатрической клиники: «Не важно, кто вы такой... я всю жизнь зависела от доброты первого встречного». Вот этот почти детский всхлип — то подлинное «Я», с которым героиня уходит из повествования. Но это же относится и к Стэлле, и к Митчу, и даже к «грубому» Стэнли. Это — подлинная «человеческая комедия», разыгранная в антураже, о котором сам Уильямс напишет: «Какое-нибудь разбитое пианино отчаянно заходится от головокружительных пассажей беглых коричневых пальцев… в отчаянности этой игры бродит самый хмель здешней жизни». Воплощение этой вечной драмы, психологически невероятно сложное — решено постановщиками и артистами мастерски. Признанием этого стала номинация спектакля на премию «Золотая маска».