На фестивале в Екатеринбурге показали последний фильм знаменитого кинодокументалиста и кинофилософа Герца Франка, снятый в соавторстве с Марией Кравченко.

В картине органично объединено то, что интересовало режиссера на протяжении его долгого творческого пути. Темы рождения и смерти, любви и ненависти, преступления и наказания, внутренний мир самого преступника — все это переплетается воедино, и зрителю предлагается не просто альтернативный взгляд на историю Игаля Амира и его возлюбленной, а позже и жены Ларисы, но и попытка понять саму сущность человеческого бытия.

Словно скальпелем, Франк и Кравченко отделяют Игаля — человека от Игаля — врага государства, которого ненавидит 99% населения Израиля. Нащупав эту тонкую грань, не оправдывая сам факт совершенного Игалем убийства, они для начала пытаются понять: существует ли преступление объективно или таковым его признало израильское общество?

Вся история еврейского народа —  одно сплошное оправдание насилия во имя нации и земли обетованной. И качнись маятник этой самой истории в другую сторону, будь у настроенных радикально, подобно Игалю, людей больше сторонников, поступок 26-летнего начинающего адвоката, увидевшего в убитом им премьер-министре Ицхаке Рабине государственного предателя, вполне мог сделать из него национального героя. Хотя и сегодня нельзя с уверенностью сказать, будут ли считать Игаля Амира преступником последующие поколения.

Чем глубже режиссер погружается в историю Амира, тем больше образ Игаля как врага государства выходит за границы тех давних событий, приобретая общечеловеческое значение. В истории можно найти массу подобных примеров, когда одни становились героями революций и переворотов, в то время как другие превращались в вечных изгоев общества.

История Амира, упрятанного за тюремную решетку (режиссер так и не получил разрешения на съемки в пенитенциарном заведении), дополняется историей Ларисы. Если Амира израильтяне ненавидят за содеянное, то ненависть к Ларисе вызвана нежеланием общества принять ее выбор Игаля в качестве жениха, а затем и супруга. Ведь израильтяне где-то на уровне подсознания лишили Амира права на человеческие чувства и эмоции и отказываются понимать, что такого можно любить.

Так уж устроен человек, что когда он чего-то не понимает, то начинает этого бояться. А когда он не понимает другого человека, страх чаще всего перерождается в ненависть. И если мы так или иначе справляемся с пониманием сути огня, движения планет и многих других вещей и природных явлений, объяснение которым постепенно находим и формулируем в законы придуманной нами науки, то с пониманием, а в особенности с принятием себе подобных дела обстоят не намного лучше, чем тысячу лет назад.

Вот и Лариса, приняв решение, которое не укладывается в головах большинства израильтян, в короткий промежуток времени из перспективного историка, матери четверых детей превратилась в одну из самых ненавистных женщин страны, в непонятую и не принятую обществом декабристку XXI столетия. И в этом смысле название картины «На пороге страха» больше относится к ее судьбе, чем к судьбе ее мужа.

Вряд ли уверенный в своей правоте Амир испытывал чувство страха, когда наводил ствол пистолета на премьер-министра Израиля. Другое дело — оказавшаяся в чужой стране, недавно оформившая развод женщина с четырьмя детьми, которой самый ненавистный преступник Израиля, приговоренный к тому же к пожизненному заключению, предлагает руку и сердце. Лариса переступает  порог страха каждый день. Когда покидает пределы квартиры и ловит на себе косые взгляды прохожих. Когда борется с бюрократической системой, добиваясь разрешений сначала на свидания, затем на свадьбу, а позже и на личное уединение. Когда видит очередные оскорбительные публикации в СМИ.

Но самое серьезное испытание —  дети. Даже на детей Ларисы от первого брака падает тень поступка Амира, не говоря уже об их общем сыне Иноне. Что будет с ним, когда он осознает, почему папа общается с ним только по телефону? Как это повлияет на его характер, и как сложится его жизнь?  При этом немаловажно, что Франк и Кравченко не погружаются в рассуждения о причинах, побудивших Ларису принять решение выйти замуж за Игаля. Для них это одна из возможных форм существования любви.

Еще одним измерением картины, заключенным в одну из его граней, по трагическому стечению обстоятельств, стал сам Герц Франк. Мария Кравченко включила кадры с  Франком в фильм, и из тех коротких мгновений, когда он появляется на экране, можно понять, что для него работа над картиной была одним из самых серьезных жизненных испытаний.

Объединяя в рамках одной картины все, что волновало его как кинематографиста, Франк и сам стоял на пороге страха. Потратив на фильм десять лет жизни, оттачивая год за годом его грани все новым и новым материалом, он до последнего не был уверен, что картина готова до такой степени, что  будет понята зрителем. Даже уже находясь в больнице, незадолго до смерти, во время телефонного разговора с Ларисой он говорит ей о том, что  постоянно думает о ней и ее семье, и о том, что из этого обязательно получится что-то хорошее в художественном смысле.

Здесь надо отдать должное соавтору ленты Марии Кравченко —  она «помогает» Франку пересечь эту последнюю черту. Доделывая картину в одиночку, ей удалось найти золотую середину,  представить этот проект именно как работу двух режиссеров. Разных с точки зрения возраста, опыта и  понимания того, что важнее: перейти от частной истории к чему-то общему или, рассказав зрителю только лишь эту историю, предложить додумать остальное самостоятельно. Но в то же время двух режиссеров, схожих в  понимании человека, его души, ощущения мира, отношения к себе, близким, богу и стране.

Весь сюжет Кравченко нанизывает на  своеобразный скелет, состоящий из съемок в пустыне как отправной точки для размышлений, из регулярно и крайне скрупулезно расставленных записей телефонных разговоров Игаля с сыном, где отец пересказывает сюжеты из Библии и из видов Храмовой горы, как символа веры и надежды, которыми картина заканчивается. «Ужав» свыше десяти лет работы до без малого полутора часов экранного времени, Марии Кравченко удалось придать картине динамику, необходимую для удержания у экрана современного зрителя и в то же время сохранить глубину многогранной философской мысли Герца Франка. 

[photo]4257[/photo]