А еще — упорные усилия придать истории гибели барда навязчиво антисемитский оттенок, списать трагедию 6 октября на якобы извечных врагов русского патриота — сионистов, жидомасонов, спекулируя на присутствии во время трагедии администратора группы Талькова «Спасательный круг» Валерия Шляфмана, а также на последующем отъезде его в Израиль. Все это, как сегодня представляется, — настоящая дымовая завеса, призванная отвлечь внимание от истинных причин той катастрофы, которые коренятся в самом характере творчества Талькова.

О Талькове того периода, когда он перестал быть певцом «Чистых прудов» и обратил свою лиру в остросоциальную сторону, имелись разные мнения. В среде его коллег были и доброжелатели (К. Кинчев, Ю. Шевчук, А. Розенбаум), и критики (А. Макаревич, журналист Максим Кононенко). Высказывались, в общем-то, справедливые замечания насчет откровенной вторичности музыкальной составляющей. Но все это не отменяет той поистине всенародной популярности, которую обрели его песни в перестроечную эпоху.

Что-то подобное ранее имело место только применительно к Владимиру Высоцкому, с которым Талькова роднят некоторые знаковые черты. Как и Высоцкий, Тальков был вознесен на гребне народной популярности в первую очередь за счет предельно откровенной и политически заостренной социальности своих песен. Только социальность Талькова выступает не в иносказательно-застойной, а в публицистически-перестроечной ипостаси. Как и Высоцкий, Тальков стал настоящим гуру для российских слушателей благодаря обращению к актуальной и запретной для официоза тематике в своих песнях. Безумно смелых по тем временам. Есть множество свидетельств о том, что незадолго до того рокового дня Талькову неоднократно угрожали…

В свое время писатель Фридрих Горенштейн высказался о том, что в искусстве есть свои Дон-Кихоты, творцы, сражающиеся за идею, и свои Гамлеты, которые имеют мужество сомневаться во всех «декларациях». Тальков был творцом откровенно «донкихотского» типа — в том смысле, что он уже на старте четко знает собственные приоритеты и готов их декларировать. В отношении патриотической проблематики Тальков подчеркнуто демонстративен: он страстно, до боли любит Россию и не стесняется своих чувств — он готов буквально возопить в микрофон о своей любви. При этом любовь барда адресована не России вообще, скажем, не «рязанским раздольям», как, например, у Есенина, а именно петербургской, имперской России — последнюю бард даже определенно идеализирует.

И этот момент также был протестным по отношению к тогдашнему советскому идеологическому официозу. Советские реалии вызывают у Талькова откровенное отвращение. В отношении «советского народа» Тальков стоит на позициях гневно-созидательной критики: он скорбит и негодует по поводу того, что «вся страна шагает в ад», что «победу над собой каждый год отмечает народ», что «нельзя это жизнью назвать». И когда певец пел о своей мечте вернуться «в страну не дураков, а гениев», он прекрасно знал и сообщал слушателям, что современный ему СССР — именно «страна дураков», и не иначе.

Неоднократно предпринимались попытки объявить Талькова «бардом правых». Такой вывод, в частности, сделали некоторые исследователи на Западе. А современные российские «патриоты» просто спешат зачислить мертвого поэта в свои единомышленники… Есть ли для этого основания? Строго говоря, Тальков дал повод к таковым предположениям буквально двумя штрихами: словесными декларациями против «сионизма» (в СССР под этим чаще всего скрывался обыкновенный антисемитизм) и концепцией знаменитой песни «Россия», где о Российской империи сообщается: «Ты раздражала силы зла», — потом клерикалы и антизападники сделают именно такой концепт своим знаменем…

Но у Талькова в песнях нет ни одного антисемитского текста, о чем он сам неоднократно говорил при жизни, антизападничество у него также практически отсутствует, да и пресловутая «идеалистическо-патриотическая» концепция «России» носила у него не политический, а эстетизированный характер. И «демократов» он ругал вполне определенных — якобинцев, Маркса и российских радикальных социалистов-народников (Белинского, Герцена, Чернышевского) как идейных предшественников большевизма.

Главное же — в том, кого Тальков почитал за кардинального врага России. Враг этот — коммунизм. Коммунизм у него приравнивается к сатанизму. «Сатана гулять устал», над Кремлем «Люциферова звезда взошла». Идеология коммунизма ассоциируется у него с психическим заражением. Позиция красных в Гражданской войне, по Талькову, — война «со своим же народом». Коммунисты у Талькова — «новоявленные иуды», обреченные в аду «лихо вжаривать чечетку за предательство Руси», за то, что «свободных славян превратили в рабов».

Коммунистическое государство у Талькова — всегда насильник, и способности этого государства к усовершенствованию трактуются Тальковым откровенно пессимистически. «Перестроились ублюдки», «перестроить можно рожу, ну а душу никогда» — это о пресловутой перестройке. Образ Сталина у Талькова — «кровавый царь, великий гений» (последнее — явная пародийная цитата из подхалимажного клише советской прессы 30—50-х годов). Особенно беспощаден Тальков к Ленину — «главному атеисту», «шароголовому». Бард квалифицирует Ильича как «тирана, объявившего войну стране».

Помните, Тальков мечтал спеть «на первом дне рождении страны, вернувшейся с войны». Сбылась ли его мечта? Осталось поразительное пророчество поэта о собственной безвременной гибели и творческом «памятнике нерукотворном»: «И поверженный в бою, я воскресну и спою…»