Хотя бы потому, что режиссером и продюсером картины стала Мира Тодоровская, снявшая ленту по сценарию своего прославленного покойного мужа, фронтовика и блестящего режиссера Петра Тодоровского. Имена — лучшая рекомендация! От таких мэтров-создателей ждешь не только художественного эффекта, но и той высшей правды, которая доступна лишь истинному таланту.

Увы — ожидания не оправдались. Применительно к тем сверхзадачам этического характера, которые ожидались от ленты и которые в значительной степени диктовались самой выбранной тематикой, — ощущение разочарования просто сокрушительное.

…В последние теплые дни апреля 1945 года пехотная бригада войск 1-го Украинского фронта, преследуя разгромленных гитлеровцев в полях Саксонии, у небольшого городка с библейским названием Иерихон на берегах Эльбы  встречает наступающих с запада американцев. А через несколько дней к братающимся союзникам приходит новость о капитуляции Германии. Взрыв радости, беспорядочная стрельба в воздух, взаимные возлияния, пламенем вспыхивающие симпатии…

Главный герой фильма, молодой лейтенант Никитин (Нил Кропалов) по приказу командования становится комендантом Иерихона, налаживает в городке нормальную жизнь. Комендатура находится в роскошном особняке, которым до войны владел юнкер (помещик) Ганс Лемке; его все считают погибшим. Однако Лемке (его играет немецкий актер Михаэль Шиллер) жив, он — снайпер из дивизии СС, и он скрывается в штольне недалеко от города, обуреваемый местью.

И вот в процессе наведения порядка подчиненные Никитина задерживают и приводят к нему странную немецкую девушку Ханнелору (польская актриса Мария Павловска), которая сперва притворяется глухонемой, а затем вдруг делает признание, что она  племянница… фельдмаршала Паулюса, плененного под Сталинградом. Теперь Никитин обязан отдать ее «компетентным органам», но он внезапно и фатально влюбляется в девушку: она отвечает ему полной взаимностью. Для того и другого — это  первая любовь. Они буквально сутками не вылезают из постели, прямо на глазах у подчиненных Никитина. Каждый день их романа — сочетание безумной сладости и пронзительного ощущения эфемерности происходящего, потому что оба понимают: их любовь может закончиться только катастрофой…

Завязка коллизии — многообещающая, но дальше все начинает идти по нисходящей. Строго говоря, у фильма три привлекательных стороны: очень красивый операторский визуал — лента снималась в польской Силезии, несколько столетий принадлежащей разным германским государствам. Обилие выхваченных из реальности «документальных» деталей вроде чернокожего американского солдата, подавившегося русской водкой. И коллективный образ молодых офицеров конца войны, о которых можно сказать стихами Давида Самойлова: «Сороковые, роковые, свинцовые, пороховые... Война гуляет по России, а мы такие молодые!». В пьянящей обстановке мая 1945 года они буквально захлестнуты эмоциями  и не могут не влюбляться: один — в юную немку, другой — в прекрасную американку, сотрудницу военной полиции; третий — в прожженную «ППЖ», сексапильную «королеву постели» (Ирина Пегова), которая параллельно спит с генералом. Последний роман заканчивается трагически: когда эта «курва», как называют ее сослуживцы, отбрасывает надоевшего юного лейтенанта,  он, прошедший ад войны, не выдерживает измены и подрывает себя гранатой…

Но  дальше начинается ложь, тем более болезненная, поскольку исходит от таких родителей картины. Во-первых, в фильме затрагивается практически запретная в России тема — изнасилования немецких женщин советскими солдатами. Но как. Крупным планом насилует крестьянку Лемке, а применительно к «нашим» мы только слышим надрывный плач насилуемой женщины, а затем разговор Никитина с подчиненными следующего содержания: «Опять наши сегодня немку изнасиловали… Надо срочно отправить этих двоих в другую бригаду». То есть создается впечатление, что это  отдельные единичные эксцессы. Обойти этот ужас в разговоре о 1945 годе сегодня нельзя, если оставаться честными; полуправда же в данном случае  хуже лжи.

И как-то уж слишком легко сходят с рук влюбленным советским Ромео в лейтенантских погонах все их амурные подвиги. Ведь сталинская карательная система никуда не делась, особые отделы не дремлют; и за «любовь напоказ» что с немками, что с прекрасными дамами союзников — всем провинившимся светил немедленный трибунал. Да и подчиненные молчат о совершенно демонстративной любви их начальника с немкой, да еще  такой (!) — и никто из них не «настучал»… Простите, но, как говорил Станиславский, — «не верю!». А один из юных лейтенантов к тому же откровенничает о превосходстве немецкой бытовой культуры, шоссейных дорог, экономических реалий и даже военной экипировки перед советской — тоже без лагерных последствий… Да, об этом втихомолку в послевоенные годы говорили некоторые ветераны, но не в такой обстановке, а чисто кулуарно! И зловещий «особист» только грозно сверкает глазами, отпускает двусмысленные реплики, но этим все и ограничивается… Реальность в данном случае была на порядки страшнее, достаточно перечитать самое начало солженицынского «Архипелага».

И наконец в конце фильма Никитина рассекречивают, и он после страстной сцены с любимой покорно везет ее в комендатуру. Вот где можно было бы полностью проявить трагический потенциал сюжета! Ведь все альтернативы  ужасны: или Никитин не продаст свою любовь, но тогда ему остается только бежать с возлюбленной к американцам и затеряться там. (Ему самому, между прочим, за роман с «Паулюсихой» вообще грозит стенка.) Или с оружием в руках попытаться защитить любимую и гарантированно погибнуть от пуль своих. Или же  совершить предательство любви, сдать девушку на пытки, издевательства и запрограммированный ГУЛАГ, но как после этого жить?!

Но по фильму… чрезвычайно вовремя подворачивается Лемке, по ошибке вместо Никитина убивает Ханнелору, тут же погибая от автоматной очереди американского офицера,  и тем самым «счастливо» снимает все проблемы. Печальный Никитин со словами: «Прощай, Германия!» едет домой (никто его в СМЕРШ не потащил), закадровый голос Тодоровского поет романс о погибших на войне друзьях,  и, по убийственно точному признанию австрийского классического писателя Стефана Цвейга, «трагическое приносится в жертву трогательному». Художественное прозрение не состоялось…

До известной степени увиденное объясняется той информацией, которую Мира Тодоровская сделала достоянием печати. Даже в таком приглаженном виде  картину на старте откровенно гнобили, почитая ее за «непатриотическую». Вот рассказ режиссера: «Три года назад муж получил на картину 15 тысяч долларов, а надо в несколько раз больше. Руководитель фонда кино Антон Малышев хотел мне выделить деньги, но вмешался, как мне сказали, Никита Михалков, и мне ничего не дали. И я продала две наших с мужем квартиры, чтобы снять фильм… На питчинге Минкульта встал какой-то человек и сказал нашему сценарию: «Нет!». Уже в фойе он подошел со словами: «Я из Военно-исторического общества (без санкции которого сейчас не выходит ни один военный фильм в России). Мне было заранее поручено отказать вашей картине»… При такой раскладке  «скорбный труд» Миры Тодоровской можно оценить как человеческий подвиг. Хотя это не отменяет щемящего ощущения половинчатости художественного результата, досадного перевода трагедийного в сентиментальное.

[youtube]l2aIwVqWZ2c[/youtube]