Реальности в моей голове перемешиваются, как на экране компьютера можно сделать полупрозрачными и совместить две фотографии разных эпох, снятые с одного ракурса.

Что вообще изменилось? Да ничего не изменилось. Мне тяжело и грустно стоять четвертый час на ногах. Я постарел? Нет-нет, те же сигналы в моей голове вызывают те же реакции. Помню, в 1990 году мне однажды было так же тяжело стоять на рок-фестивале. Я был простывший, с температурой. Просто тогда такое состояние было для меня редким исключением, теперь норма. Старости, выходит, не существует. Старик — это тот же мальчик, только вечнобольной.

Концерт 10 сентября засвидетельствовал, насколько по-разному реагировали в дальнейшем на реальность начала 90-х люди, собиравшиеся тогда на знаменитые концерты во Дворце молодежи. Кто-то в той реальности так и остался. Нынче на площади я обернулся на до боли знакомый голос, интонации. Точно, Севка, даже рубашка та же, что и тогда. По-прежнему втолковывает любому, кому довелось оказаться рядом, что «лучшая система власти для России — американская оккупационная администрация», только лицо покрыли морщины, а волосы забросало сединой.

Другие, напротив, пытались все это время как можно сильнее отгрести от себя тогдашних. Кто-то приехал на площадь поностальгировать в чинных «мерседесах». Кто-то демонстративно не появился вообще. Мол, тот, кто не любил рок до 30 лет, лишен сердца, а кто любит его после 30, лишен мозгов. Сердце захлебывалось, когда вы бежали, схватив за руку любимую, в сияющую «Молодежку» сквозь поток машин. Нету больше этого потока, и, стало быть, нет любви. И нет ничего зазорного в том, чтобы из восторженного слушателя Шевчука превратиться в отрицательного персонажа его песен.

Мы потеряли то, что были обречены потерять, но и получить что-то взамен не смогли. Опять-таки мало какое другое поколение строило столь размашистые планы на будущее — потому что имело к тому основание. У нас в будущем ничего не было. Мы сами рисовали дома, в которых предстояло жить, — именно рисовали. Практика показала, что ничего особого мы нарисовать себе не смогли. Попросту не хватило фантазии.

Может, надо было жить как-то по-другому, но как — я не имею ни малейшего представления. А может, жизнь в принципе такая. Бабочки живут один день. Мы на себе доказали, что, если бабочке продлить жизнь, она изрядно потеряет в счастье.

Впрочем, когда я смотрел на сцену и понимал, что кого-то из этих людей я вижу в последний раз, у меня наворачивались слезы. Значит, счастье у меня все-таки было.

[youtube]umGP7Ns9W5w[/youtube]

Видео Антона БУЦЕНКО.