Так два великих российских поэта ХХ века оказались теми параллельными прямыми, которые не пересекаются у Эвклида, но очень даже хорошо пересекаются у Лобачевского… Казалось бы, что у них общего — кроме того, что они жили в одной стране в одном веке и примерно в одно и то же историческое время (если смотреть с макромасштаба)?

На самом деле между классиком кубофутуризма и великим мятежным бардом общего гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд — нужно только отрешиться от привычности мысли. Суть в том, что в творчестве Высоцкого отчетливо прослеживаются нити, связывающие его и с Серебряным, и с так называемым Постсеребряным веком. Это понятие было введено выдающимся российским ученым, замечательным исследователем культуры Серебряного века Виктором Рутминским для обозначения ряда явлений в российской поэзии 20 века. Он называл в числе поэтов Постсеребряного века Бенедикта Лившица, Георгия Шенгели, Николая Олейникова, Арсения Тарковского, Александра Галича, Булата Окуджаву… Однажды В. Рутминский высказал интереснейшую мысль о том, что границы Серебряного века (формально отграниченные хронологическими рамками конца 19 — первых десятилетий 20 вв.) де-факто размыты, и временное пребывание того или иного поэта в рамках хронологии Серебряного века не всегда означает таковое пребывание с точки зрения эстетической. И наоборот: поэт, живший, скажем, во второй половине 20-го века, может по всем внутренним показателям подойти к критерию поэзии начала века. Пример, неоднократно приводимый В. Рутминским: Маяковский — автор «Облака в штанах», «Флейты-позвоночника» — может быть причислен к поэтам Серебряного века; но Маяковский — автор «Владимира Ильича Ленина», «Хорошо» и «Стихов о советском паспорте» — такой Маяковский, выражаясь непарламентски, полностью «расплевался» с Серебряным веком и не может быть к нему причислен.

Итак, что же творчески объединяет Владимира Владимировича и Владимира Семеновича? У Высоцкого в ряде песен наличествуют образцы словотворчества, прямо заставляющие вспомнить футуристов и персонально Маяковского. Типа «море… израилеванное», «нам бермуторно на сердце и бермудно на душе», «Мой папа был папапугай какаду», «изрядно нанектарился», «В Китае — жуткая маоцзедуния... в Каире жарко и насерединия», «пошла страна лимония, сплошная чемодания», «а рядом гуляют по саду белогорячие», слезовитый и атлетический океаны. А также многочисленные примеры словесно-акустического каламбура, типа обыгрывания фонем «кока – Кука – бука – трюка – злюка – лука – бамбука» и «первачей – рвачей – плечей – чей» в известный песнях, или нарочито разнящееся произношение слова «ИзрАиль – ИзраИль» в песне «Наш киль скользит…», также частенько практиковавшегося футуристами. Но главное даже не в этом. Высоцкого и футуризм роднит уникальная способность высокими стихами говорить о низком. Достаточно наугад перечитать любое футуристическое стихотворение и затем поставить кассету с песнями барда, чтобы именно данная ассоциация возникла мгновенно. Кроме того, у футуристов Высоцкий явно учился той бесподобной свободе обращения со стихотворными размерами, стопами и внутренней метроритмикой стиха, которую демонстрируют его поэтические тексты. Напомню хотя бы общеизвестный отрывок:

Нет алых роз и траурных лет,

И не похож на монумент

Тот камень, что покой тебе подарил.

Как вечный огонь сверкает днем

Вершина изумрудным льдом,

Которую ты так и не покорил.

Нужно отметить, что стихи Высоцкого в философском отношении напоены экзистенциалистскими мотивами — одиночество, свобода, абсурдность существования, проблема выбора, так называемая «пограничная ситуация. Но все это характерно и для раннего Маяковского: вообще едва ли не самое экзистенциалистское произведение поэзии Серебряного века — «Облако в штанах».

Ко всему, своего рода «крестным отцом» для футуристов был французский «проклятый поэт» Артюр Рембо — один из любимых поэтов Высоцкого (!), а самая скандальная поэтическая декларация футуристов, начинавшаяся знаменитыми строками: «Каждый молод, молод, молод, в животе чертовский голод; будем лопать пустоту, глубину и высоту (Д. Бурлюк) — называлась «Из Рембо». Вообще элементы художественного эпатажа, стилистически органичные для Высоцкого, зачастую прямо восходят к футуризму. Строго говоря, желтая кофта Маяковского и ложка в петлице Бурлюка — чем не панк-символы?... Да и скандальных самопрезентаций у футуристов хватало — эти демонстративно вызывающие заявления, типа общеизвестного: «Сбросим Пушкина с корабля современности!» были для футуристов неотъемлемой частью их эстетического бытия… Таким образом, и здесь между творчеством Высоцкого и футуризмом, в том числе и наследием Маяковского, протягивается своеобразная нить преемственности.

Но Маяковского и Высоцкого многое роднит и на более глубинном, смысловом уровне. Если посмотреть на их биографии, можно неожиданно обнаружить целую серию прямо-таки мистических совпадений и параллелей. Судите сами. Оба застали «сумерки богов» собственных империй: Маяковский пережил крах романовской России, а «время Высоцкого» — это пресловутый брежневский «застой», «период полураспада» для СССР и советской цивилизации. Оба были бунтарями, оба стали настоящими «гуру» для своего поколения, оба — вольно или невольно — создали настоящую волну фанатской «мании» вокруг своего творчества. У обоих были весьма сложные отношения с официальным истэблишментом. Оба не дожили до старости, ушли из жизни в «возрасте мужества», как говорили древние, в состоянии, когда уже нет бесшабашного безрассудства юности, но еще не ушло прекрасное время любви. «На этом рубеже легли», как сказал бы Владимир Семенович: не случайно в своем программном стихотворении «О фатальных датах и цифрах» он поминал Маяковского. Оба были убиты: Маяковский — буквально (об обстоятельствах его смерти до сих пор не утихают споры), Высоцкий — фигурально, но сам факт убиения творца обществом несомненен.

Рискну утверждать: сведи капризная судьба Владимира Высоцкого и Владимира Маяковского в одно время и в одном месте — они бы поняли друг друга с полуслова. Потому что — при всех индивидуальных различиях, человеческих и творческих — они были едины в высшем, феноменальном смысле, как тип творца-пророка. И поэтому сопоставление их имен, не представляется фантастичным.

[photo]462[/photo]