Сергея Николаевича помним не только мы, его коллеги, но и читатели, потому что за каждой его строчкой они видели Личность, пассионарную, романтическую, заточенную на служение правде и справедливости.

Помнят его и представители нового поколения журналистов, для которых Сергей Николаевич был Учителем, хотя никогда — в силу своей исключительной требовательности к себе — не претендовал на эту роль.

Один из них — журналист из Екатеринбурга Андрей Кузьмичев. Цитирую его письмо в редакцию «УР», присланное накануне дня памяти Сергея Крысанова.

«Без преувеличения могу назвать Сергея Николаевича Крысанова человеком, который ввел меня в профессию. Показал, что значит быть, а не числиться журналистом.

История моего знакомства с Сергеем Николаевичем началась с моим приходом в городскую газету «Каменский рабочий», где тогда работал Крысанов. Я пришел в редакцию, имея в рюкзаке пару-тройку написанных ранее материалов, опыт сотрудничества с несколькими изданиями, курсы журналистики — и огромное желание сделать журналистику своей профессией. Выслушав меня, главный редактор Алексей Кузьмин согласился на эксперимент с приблудным фрилансером и привел меня в крошечный кабинет, похожий на просторную кладовку.

Там мы с Сергеем Николаевичем впервые встретились. Полный дядечка, с залысиной а-ля Ленин, в очках. Его знаменитый взгляд поверх очков помню до сих пор. Кому-то этот взгляд мог показаться слишком пристальным, раздраженным, недружелюбным, но это был взгляд думающего человека. За внешней суровостью скрывалась искренняя, добрая душа, интеллектуал и поэт с отменным чувством юмора. Если Сергей Николаевич что-то считал неправильным, говорил об этом прямо. Он всегда говорил, что думал. За эту прямоту многие его недолюбливали. Я тоже не сразу понял, что его резкость — это просто концентрированная прямота.

Сергей Николаевич был человеком эмоциональным. Проживал с героями своих публикаций все беды, обиды, а зачастую и страдания, выпавшие на их долю. Он искренне не понимал, как можно по решению суда выселить из квартиры на улицу мать-одиночку с четырьмя детьми. И сразу же бросался на защиту обиженных.

По заведенной тогда в редакции традиции основное количество проблемных писем, присылаемых в редакцию, большая часть всех приходящих в редакцию читателей и все пенсионеры отправлялись к Сергею Николаевичу. И каждого он выслушивал. Пытался помочь как советом, так и реальными действиями. Этакий полковой психолог в масштабе города.

Однажды совершенно случайно и мне удалось вывести его на эмоции. Сергей Николаевич, как человек родившийся и большую часть жизни проживший в СССР, отстаивал точку зрения, что при коммунистах все было лучше. Я имел неосторожность заметить, что в некоторых моментах они необоснованно перетягивали гайки. К моему удивлению, он просто взорвался!
— Что было перегибом?! — закричал он. — Бесплатное образование — перегиб?! Бесплатная медицина — перегиб?! То, что средняя семья могла в отпуск на юг поехать —перегиб?! Или, может, что работающий человек мог получить квартиру — перегиб?!

Я тоже закипел. Сказал, что перегиб — это убийство царских детей, которые были виновны лишь в том, что были Романовы и могли претендовать на власть. Позорный Брест-Литовский договор, вогнавший страну в кабалу, — разве не перегиб! А «Философский корабль», вывезший из страны умнейших людей, цвет нации? А тысячи убитых священников и сотни разрушенных церквей?

Нужно отметить, что дискутировали мы очень громко. На шум в кабинет заглянул главный редактор. Сергей Николаевич молниеносно среагировал:

— Я с ним (показывая на меня) в одном кабинете работать не буду!

Повисла пауза. Главред посмотрел на нас и, сказав дипломатичное «ладно», ушел заниматься своими делами. Мы же покатились со смеху.

В конкурирующем издании тогда постигали азы журналистики пять стажеров. Все студенты журфака. Так они тайком от своего руководства носили Сергею Николаевичу свои материалы, чтоб посмотрел, подсказал, посоветовал. Он их ласково называл «компосятами» (газета называлась «Новый компас») и делился своим колоссальным жизненным и профессиональным опытом. Объяснял, подсказывал. Молодежь вообще к нему тянулась. Ему очень шла роль этакого «дядьки». Строгого, но справедливого. Для всех он находил место в своем большом сердце. Главная городская премия по журналистике «Человек-колокол» — полностью про него. И он единственный, кто ее получил.

У Достоевского в «Братьях Карамазовых» есть прекрасное описание эмоционального состояния — надрыв. Люди в этом состоянии не живут, а скорее горят. Везде: на работе, в личной жизни — у людей творческих профессий по-другому не получается. Тратят колоссальное количество эмоций, поэтому нуждаются в некой подпитке извне. Кого-то затягивает алкоголь, кто-то хватается за наркотики. Некоторым везет, им в жизни встречается человек, который понимает и принимает тебя таким, как есть.

Супруга Сергея Николаевича, Галина, была для него именно таким человеком. Мне довелось наблюдать их общение в быту. Это была забота друг о друге. Это была любовь. Не в современном пошло-похотливом значении, а настоящая. Может, именно поэтому Сергей Николаевич не смог жить без нее, когда Галины не стало, а может, не захотел. И его сердце остановилось.

В моей электронной почте немым упреком висит черновик письма, которое я не успел дописать Сергею Николаевичу после смерти его супруги. Не успел сказать слова поддержки, не успел выразить свою благодарность Учителю. К огромному сожалению».

Полностью письмо-реквием Андрея Кузьмичева опубликовано в электронной версии «УР». Под ним подпишутся многие из тех, кому посчастливилось работать с Сергеем Крысановым.

В заголовок же я вынесла строчку из стихов Сергея Николаевича: последний романтик от журналистики верил, что мир действительно будет добрее. И делал все, чтобы приблизить этот день.