Когда руки не для скуки
Все реже человек берется изготовить что-то своими руками. Все меньше людей, обладающих навыками, которые раньше не считались чем-то из ряда вон выходящим.
А про тех, кто еще может что-то, говорят: «Уходящая натура».
Дом Бурцевых расположен в Шамарах на самом берегу Сылвы. Из открытого двора летят звенящие звуки, частые, как дробь дятла: дзынь-дзынь-дзынь… Окликаю хозяина. В створе ворот появляется мужчина довольно бравого вида: в камуфляжных штанах, подпоясанных офицерским ремнем, клетчатой фланелевой рубахе, из-под которой на груди выглядывают выцветшие от частой стирки полоски тельняшки, на голове лихо заломленная бейсболка с логотипом одной из партий. В таких, говорят, полпоселка форсит после того, как на станции останавливался агитпоезд.
С Василием Михайловичем мы не виделись более пяти лет — с марта 2011 года. Тогда поводом для встречи стал его охотничий трофей — матерая волчица, терроризировавшая окраину поселка и местных дворняг. Уложил тогда пожилой мужчина зверя в ночи дуплетом из двустволки 12-го калибра буквально с порога дома. Знатный был выстрел. Интересуюсь, как теперь дела с охотой обстоят.
— В лесу мало был нынче. Да и прошлый год тоже. Коленка болит. С марта 71-й год пошел. Сколько уж можно? И так полвека с лишним по лесам отходил. Сейчас километров десять — и все, а ведь и по полсотни нарезали.
— А с рыбалкой как? — не верится, что, живя на берегу, можно пренебречь этой мужской забавой.
— Не-ет. Так, когда окушков на ушишку наловлю. Ночью с фарами прямо в поселке электроудочками пакостят. По мосткам по переходу ходишь, видишь, окушки мертвые на дне, лягушки. Конечно, это дело рук электроудочников. И что-то не слышно, чтобы кого-то наказали. Хотя рыба еще есть. Недавно вот головля около четырех килограммов выловили со знакомым, на другую ночь — порядка двух.
— Скучать-то, вижу, и без охоты с рыбалкой не приходится? — киваю на отложенную работу: к потолку шпагатом привязан черенок литовки, а лезвие — на чурбаке, где вбита небольшая наковаленка.
Мужчина откликается явно довольный собой, переходя на «ты», как водится у сельских жителей, в чем, впрочем, нет и намека на панибратство.
— Так видишь сам. Несут и несут. Уж литовок пятнадцать наладил. В огороде кому подкосить, кому у дома. Покосы-то запустили, а литовки еще в хозяйствах есть, да вот не у рук. Косу к черенку прилаживаю, да и сам черень часто заменять приходится. Приматываю полосой железной, той, что пачки с досками в магазинах увязывают. Только она жесткая, так я ее в бане в печке обжигаю, тогда податливая становится. Отбиваю косы, как раньше в старину.
— А сейчас уже не так делают?
— Приноровились напильником строгать. Так лето покосил — литовку сострогал, надо новую покупать. А ежели я ее отбил, брусочком поправил, так долго дюжить будет. Я уж этим делом лет пять как занимаюсь. Видимо, больше некому.
Поначалу мастерству Василий Бурцев обучался на конском обозе, с подков начинал, отработал в кузне 18 лет, потом разное у рук побывало. Спрашиваю у него:
— Топоры, знаю, знатные делали. На всю область славились. Говорят, даже у бывшего губернатора Росселя такой в хозяйстве есть?
— Сам не вручал, а вот вроде как начальство районное ему дарило. Еще кому-то в правительстве… Забыл уж фамилии.
— Чем же ваши топоры знатные такие?
— Сталь хорошая, из камазовской рессоры. Задняя, что потолще, та, значит, на плотницкий топор шла, передняя, потоньше, — на охотничий. Опять же заточки разные: для плотницкого дела одна, для охоты другая, так и та еще разнится — для рубки костей или только дров.
Потом кузнец переходит на профессиональный сленг: «кузнечная сварка», «фаску выбирать», «проварить», «калить», «заборонишь» — так и сыплет непонятными терминами. Видно, что дело знает от и до. Что и не удивительно: говорит, они с напарником Василием из Горы около сотни топоров только в город на заказ отправили. А вот на просьбу показать чудо-топор разводит руками — нету. Все по классической схеме — сапожник без сапог. Сыну в Шалю все свои отдал.
Но предъявить все-таки есть что. Этот топор на 70-летний юбилей ему выковал тот самый Василий из Горы. Претензий к самому топору у Бурцева нет («Не хуже меня делает»), а вот изогнутое слегка пижонское топорище не одобряет.
— Это так, для форсу, я прямое предпочитаю. То, если треснет, вон еще сколько запаса, а это, случись такое, сразу выкидывай. Для современных топоров в самый раз, стоят 300 рублей, а ничего ими не нарубишь. Такими только в собак кидать.
Напоследок поведал Василий Михайлович историю, как одному из земляков сын канадский топор подарил. Красивый, ладный. Тот им похвастался и сказал: мол, Вася, твой топор по сравнению с импортным рядом не лежал. И то верно. Не лежал. Как съездил мужик с канадской штуковиной в лес, испробовал его в деле, так пришел в кузню и заказал сразу… пару бурцевских топоров.
А мы говорим про импортозамещение. Оно, оказывается, и не бог весть какое неординарное дело для наших мест.