Не понимая пользы от этого, жители воспринимали нововведение как «выдумку злого духа». Ведь до сего времени усадьбы обывателей в местных селениях разбрасывались довольно хаотично, «без всякого порядка», как и сами избы, стан для лошадей, хлев, овчарни и загородки для свиней. Очень редко можно было увидеть их объединенными под одной кровлей. При постройке домов соблюдался лишь один обязательный обряд — под все четыре угла избы клали по грошу, завернув их в «куделию». Ну а богатые горожане еще и служили молебен. Между прочим, в старом Екатеринбурге все дома были рублены без фундаментов и покрывались почти всегда драницами.

Внутри же можно было попасть в заднюю избу, обязательно с повышенным полом с погребной ямой. Для этого надо было пройти через сени с чуланом и переднюю избу с «битой из глины» печью. Под печкой делали еще и «уступ» — особое отделение для кур на холодное время года. В комнате же вдоль всех стен обычно располагались обширные полати и полки, а для посуды около печи устраивали залавок и стол. А вот мебель в середине XIX века почти не использовали. По воспоминаниям приезжих, у большинства горожан были только лавки около стены и две или три скамейки.

Естественно, так было не у всех. К примеру, у действительного статского советника, управляющего Екатеринбургской конторой Государственного банка Федора Логиновича Миллера, закончившего в 1855 году строительство своего двухэтажного каменного дома на современной ул. Шейнкмана, 18 (по проекту архитектора Александра Падучева), конечно же, были и мягкая мебель, и резные гарнитуры.

В самых богатых домах стояли и скульптуры. Этому способствовал и тот факт, что в город в 1855 году вернулся уроженец Екатеринбурга, сын штейгера Екатеринбургских золотых промыслов Михаил Денисович Канаев. Ему, выпускнику-скульптору Императорской академии художеств, предстояло работать ближайшие 16 лет в медальерном отделении Екатеринбургского монетного двора, а позже — по предложению семьи купцов Расторгуевых-Харитоновых — переехать в качестве скульптора на Каслинский чугунолитейный завод.

Заказывали состоятельные горожане и живопись. В последний год правления императора Николая Первого это были практически исключительно «фамильные» портреты. Так, в одной из частных коллекций в Санкт-Петербурге хранятся парные портреты управляющего Городской думы Михаила Семеновича Антропова и его жены. «Сей портрет писан с натуры… в Екатеринбурге 29 января 1855 года» и изображает мужчину в парадном кафтане зеленого сукна с медалью «За возобновление Зимнего дворца 1838 года». Люди попроще оформляли интерьеры «гравированными» видами. Особо модным в 1855 году был художник Хумард Дюбуа, а его работы на божественные сюжеты «La Lecturedela de la bible» и «La priere» обрамляли в черные рамки и вешали в гостиных и кабинетах.

Но существовала и другая реальность. Как отмечали путешественники, бедность, в которой жила большая часть жителей окрестностей Екатеринбурга, не позволяла им не только подобных покупок, но и заставляла даже не отмечать «особых» дней. Единственное событие, которое никогда не забывали, это — крестины. После совершения этого обряда все гости обязательно шли в дом хозяина, где угощались чем Бог послал, разумеется, без водки и пива. Как отмечал один из участников такого мероприятия: «…Жители, живущие в достатке, шумно справляют именины хозяина, детей его. Зато бедняк часто не помнит дня своего Ангела. Брачины никогда и никто не празднует…».

Меж тем, в Екатеринбурге 1855 года происходили большие изменения. Главный начальник горных заводов Урала Владимир Андреевич Глинка решил покинуть город, уехать навсегда в столицу. Местные купцы-староверы ждали этого момента с нетерпением, ведь отношения с генералом явно не складывались. Тем более, незадолго до этого он лично распорядился «купцов Савву и Ивана Тарасовых, как упорных, вредных и опасных сектантов, выдворить из Екатеринбурга в одну из отдаленных губерний».

Произошло это еще и из-за того, что в 1855 году полиция города Егорьевска Рязанской губернии перехватила письма некоего бродячего инока Трефилия. Часть из них была адресована жене екатеринбургского купца-золотопромышленника А. Т. Рязанова Анне Семеновне, а также Савве и Ивану Тарасовым. И если женщину, у которой произвели обыск как у «совращавшей православных в лжеучение», не тронули, то Тарасовых Владимир Глинка лично допрашивал и уговаривал их перейти в единоверие. Но уговоры и угрозы ничего не дали. Да и сами купцы в 1855 году писали жалобы министру финансов и в Сенат с просьбой разрешить вернуться в Екатеринбург. Но только через четыре года, уже при новом императоре Александре Втором, им позволили это сделать.

[photo300]3941[/photo300]

Портрет генерала Владимира Глинки работы художника Алексея Корзухина.

Генерал Глинка уехал, оставив «на память» уральской столице свой портрет, написанный уроженцем Уктуса, будущим известным художником-передвижником Алексеем Корзухиным. Для Екатеринбурга наступала новая эпоха «Царя-освободителя». Первыми значимыми предметами, доставленными в город 1855 года, стали «Краткий очерк управления в России от Петра Великого до издания общего учреждения министерств», отпечатанный Александром Вицыным в типографии губернского правления Казани, и новые шпаги, полагавшиеся для ношения при мундире гражданскими чиновниками и студентами.