С 1986 по 1993 год коллектив Института биологии Коми научного центра Уральского отделения РАН выполнил огромный объем научных работ в зоне радиоактивного заражения.

О значении проведенных исследований рассказал на страницах «УР» один из участников чернобыльской научной экспедиции, ведущий инженер института Андрей КИЧИГИН («Период полураспада», 28.04.2016 г., «Ядерный афродизиак для грызунов», 28.06.2016 г.). Сегодня мы заканчиваем публикацию материалов, подготовленных Андреем Ильичем для нашего издания.

Работы наших коллег, сотрудников отдела лесобиологических проблем Института биологии Коми филиала АН СССР, имели не только научное, но и сугубо практическое значение.

Во-первых, это проблема «рыжего леса» — зона мертвого сосняка площадью в 4,4 тысячи га, протянувшаяся до шести километров на запад и до двух километров на юг от промплощадки Чернобыльской АЭС. На этой территории выпала большая доля выброшенных при взрыве тяжелых топливных частиц с трансурановыми элементами, и был очень высокий радиационный фон. Поэтому нетрудно представить опасность и масштабы вторичного радиоактивного загрязнения при пожаре в этом жутком месте.

«Рыжий лес» был повален и захоронен военными в 1987 году. Дезактивацию провели на площади 580 га и на расстоянии до 2,5 километра от аварийного энергоблока. Оставшийся дальний западный массив «рыжего леса» стал экспериментальной площадкой для ученых разных специальностей, получившей название «участок Янов» (т. к. ходили на него пешком по грунтовой дороге от железнодорожной станции Янов). Мы на этом участке отлавливали полевых мышей и полевок-экономок.

В 1988 году, после распада короткоживущих радиоизотопов, мощность дозы там достигала 3 мЗв/ч (0,3 Р/ч), но в последующие годы стала снижаться из-за разрушения «горячих частиц», миграции высвободившихся радионуклидов в глубь почвы и экранирования излучения верхним слоем грунта.

Вторая проблема касалась остальных лесов, покрывавших около 40% территории 30-километровой зоны. На кроны этих деревьев осела значительная часть радионуклидов, выброшенных в окружающую среду. К счастью, деревья перенесли и радиационный «удар», и последовавшие вспышки численности насекомых-вредителей.

К тому же эти леса стали примером явления, известного среди радиоэкологов как «естественная дезактивация». В 1986 году радиоактивные частицы оседали на кронах и на стволах деревьев. В последующие годы с хвойным и лиственным опадом, с чешуйками коры радионуклиды попадали на лесную подстилку, затем в почву и там довольно надежно фиксировались органическим веществом гумуса. Даже мощность дозы снизилась из-за экранирования излучения надпочвенным слоем.

Таким образом, леса зоны аварии стабилизируют радиоэкологическую обстановку и препятствуют разносу радионуклидов. Высвободить их из такого депо может только лесной пожар. Мы были свидетелями пожаров в засушливый 1992 год, когда были даже случаи гибели в огне жителей-самоселов. Печальный опыт показал, что на горельниках мощность дозы возрастает в несколько раз.

В научном плане «рыжий лес», зона летального поражения наших лесоведов не интересовала. Там все ясно — 100-процентная гибель сосны и полная деградация биоценоза. Значительно интересней были зона сублетального поражения, где выжили наиболее радиоустойчивые экземпляры, и зона среднего поражения, где погиб только молодняк.

На опытных участках, выбранных в этих зонах, проводили изучение процессов восстановления после радиационного «удара» 1986 года и продолжающегося хронического облучения. Основная часть научных результатов была получена при микроскопическом изучении сосны, ее генеративных органов, почек, хвои. На клеточном уровне исследовали сочетание процессов радиационного поражения и восстановления.

Впрочем, результат в виде разнообразных уродств-морфозов был хорошо виден и невооруженным глазом. Например, у «оживших» сосен в 1988 году выросли побеги с гигантской хвоей. Тогда по всей зоне сублетального поражения стояли странного вида сосны, у которых на самых кончиках голых сучьев росли необычайно пышные побеги. На, казалось бы, погибших березах активизировались спящие боковые почки, и стволы покрылись густыми, похожими на веники, побегами. На дубах были огромные, неправильной формы листья. Впрочем, уже к 1990 году большинство морфозов исчезло, и пережившие аварию деревья стали принимать нормальный вид.

Один из видов морфозов наблюдается до сих пор. У сосен, выросших после аварии, нарушена верхушечная дифференцировка почек. На нормальном побеге всегда есть главная почка, продолжающая ось побега. За счет этой почки дерево растет в высоту или его ветви в длину. При нарушении верхушечной дифференцировки каждая почка считает себя «главной», и вместо стройной сосны с длинными сучьями растет низкий уродец с густой шарообразной кроной. Такие деревья определяют в настоящее время облик сосняков вблизи Чернобыльской АЭС, в бывших зонах летального и сублетального поражения.

Если вернуться к животному миру, то к 1990 году заявил о себе еще один представитель r-стратегии (когда защитой от агрессивной среды становится быстрое размножение вида) — европейский кабан. В обезлюдевшей 30-километровой зоне он расплодился и стал настоящим ее хозяином. Более того, стал даже значимым радиоэкологическим фактором, так как в местах, где рылись животные, усилилась вертикальная миграция радионуклидов в почве. Основательно был перерыт даже участок Янов. Южнее города Припять вдоль шоссе были привлекающие кабанов канавы, обочины на сотню метров были выбиты копытами, как на хорошем скотном дворе.

Однажды в поисках участков для отлова полевок я заглянул на озера в пойме реки Припять за атомной станцией. Там, на заросших осокой берегах, были натоптаны тропы, вырыты «ванны». А если учесть сплошные заросли дуба и яблонь-дичков, то можно представить, как выглядит кабаний рай. Позже я узнал, что это самые грязные водоемы в зоне, активность воды в них в несколько раз выше, чем в пруду-охладителе Чернобыльской АЭС. Впрочем, гнездящиеся там же утки-кряквы большой бедой это явно не считали.

В 1992 году кабаны жили уже в самой «столице» 30-километровой зоны — городе Чернобыль. Местом обитания там стали массивы одичавших садов. В тот год, чтобы проверить ловушки на экспериментальных участках, приходилось вначале выгнать оттуда косулю или лося. Дикая природа захватила обезлюдевшую зону радиационной катастрофы, радиация оказалась для нее не так страшна, как человек.