Рядом с областной библиотекой — там, где к последней примыкает двухэтажное здание фонда «Город без наркотиков» — возникло призрачное видение. На маленьком газоне перед зданием фонда выросло… кладбище. В несколько рядов стояли надгробные памятники. Стояли вплотную друг к другу — рядами, практически без пространства между собой, создавая эффект сжавшейся материи, — и от этого впечатление жути еще более усиливалось.

Стали рассматривать эту монструозную «новинку». Не сразу удалось понять, что изображено на фотографиях каждого надгробия: оказалось — здания! На каждом памятнике — фото того или иного екатеринбургского дома, снесенного за последние несколько десятилетий. Выяснилось — это экстравагантная инициатива, призванная привлечь внимание к проблеме сноса исторических памятников города.

Впоследствии появилась информация о том, что фонд соорудил это псевдокладбище незаконно, без получения соответствующих документов на землю, тем более — в непосредственной близости от библиотеки им. Белинского.

Размышляя над всей этой историей, мне подумалось: всем нам в очередной раз наглядно продемонстрировали старую, как мир, истину — самое благое начинание можно безнадежно испортить бездарным и нелепым исполнением.

В самом деле: охрана историко-архитектурных памятников, возрождение исторической памяти, «любовь к отеческим гробам» — ну кто будет спорить против всего этого? Вопрос в другом — насколько то, что было содеяно, способствует этому? И не получится ли эффект «с точностью до наоборот»? Вопрос не праздный, поскольку здесь задействованы и культурные, и психологические моменты.

Во-первых, по стилистике то, что нам всем продемонстрировали, — это типичный постмодернистский «перформанс». В этом качестве он может заинтересовать конкретный круг поклонников именно такой художественной стилистики. Но поскольку замышлялось все явно как акция широкого социального звучания — здесь, похоже, выстрел прошел мимо цели. Еще знаменитый рекламист и имиджмейкер Д. Огилви, «бог рекламы» (как его прозвали в США), предупреждал: в любых информационных «посланиях», направленных к макросоциуму, с «авангардом» надо быть предельно осторожным — ассоциации здесь непредсказуемы, реакция аудитории может оказаться совершенно не той, на которую рассчитывали. А, кроме того…

С психологической точки зрения — это весьма болезненный «надрез». Кладбище вообще — место психически очень напряженное, посещение его не для повседневной практики. Не случайно почти нигде в мире кладбища не сооружаются так, чтобы мимо них можно было просто ходить, обозревая «походя» — визит туда всегда является неким актом, требующим внутреннего сосредоточения. Стоит ли удивляться реакции? Это отторжение, игнорирование увиденного.

С точки же зрения культурологической — дело обстоит еще сложнее. Кладбище во всех культурах мира — место сакральное, даже мистическое. И «играть» с кладбищенскими мотивами «просто так», для пиара — нельзя! И в случае заявки на «широкое социальное звучание» — тут нужно всегда «отмерить» несколько раз. Вообще сфера соприкосновения «этого» и «того» света — в значительной степени оккультная, и демонстративные «игрища» здесь могут нести неосознаваемую до конца, но реальную опасность.