— А что, надо было уничтожать людей, такое время… — неожиданно заявил Бортко, комментируя действия Сталина. У ведущих шоу Сергея Минаева и Максима Шевченко глаза на лоб полезли: «И это говорите вы, снявший «Собачье сердце»?» — «Да, и раскаиваюсь за это». Тогда следующий вопрос, сакраментальный: «А если бы ради государства нужно было уничтожить вашу семью, вы бы пошли на это?». Совсем небольшая пауза… «Конечно, пошел бы… ради государства». Далее — немая сцена из «Ревизора»… Финита!

Вполне естественно, что реакция последовала незамедлительно. Вот некоторые характерные отзывы: «Режиссер Бортко попал под обаяние Воланда, влюбился в него. А думал про Сталина. Который теперь стал его кумиром. Дьявольщина какая!» (Александр Мельман); «Оказывается, «Собачье сердце» вообще было напрасно снято, его создателя в свое время бес попутал. Следующим шагом, вероятно, станет снятие фамилии прозревшего режиссера с титров крамольного фильма. А впредь можно быть спокойным за мастера: он будет держать себя под строгим идеологическим контролем и никаких сбоев больше не допустит» (А. Плахов). С последним трудно не согласиться: как показывает опыт, после таких «духовных перерождений» художник обычно умирает как творец…

Мне же в этой ситуации не хочется бросать в режиссера камень хотя бы потому, что так, как он сам себя унизил, его уже не унизит никто. Можно пожалеть пожилого человека, «на склоне дней своих» предавшего себя. А можно даже… поблагодарить Бортко — за ту степень саморазоблачающей откровенности, которую он продемонстрировал на всю страну. Ведь здесь самое главное — способность пойти до конца, до признания готовности стать палачом собственной семьи из любви к тирану, и еще — до отречения от собственных творений. Вот это — явление не рядовое, согласитесь. Последний раз, кажется, что-то подобное стряслось с Гоголем, со вторым томом «Мертвых душ» — и тоже по схожей матрице. Преподобный отец Матвей Константиновский заставлял «великого писателя земли Русской» отречься от собственных произведений (и от Пушкина!)… «Отрекаюсь от рода-племени, от отца-матери, клянусь не знать никого, кроме государя моего!». Помните? Такую клятву в свое время давали опричники. Вот теперь все окончательно встало на свои места…

Феномен грехопадения таланта, который ближе к концу пути предает идеалы, сделавшие его самим собой, свойственен не только нашему времени (в прошлом такая трагедия случилась, например, с Чаадаевым) и не только России. Трагический ХХ век дал подобных печальных примеров более чем достаточно.

Истоки могут быть различными. Иногда правит бал самая примитивная «чечевичная похлебка», желание «поесть и отдохнуть в зрелом возрасте». Такой случай дал нам, например, Юрий Бондарев — талантливый писатель оттепельной поры, впоследствии переквалифицировавшийся в сталиниста, как и Бортко. На недоуменные вопросы его коллег он отвечал: «Мне надоело быть нищим». Но чаще происходит трансформация, хирургически точно описанная А. Герценом в книге «Былое и думы» по отношению к писателю Николаю Полевому: «Мне было жаль его, в его грустных словах звучал его приговор. В них слышался уже не сильный боец, а отживший, устарелый гладиатор. Какое счастье вовремя умереть для человека, не умеющего в свой час ни сойти со сцены, ни идти вперед...»

Едва ли не ужаснейший пример — судьба Горького. Невозможно представить себе русскую литературу Серебряного века без его «Старухи Изергиль» и «Песни о Буревестнике», «Мещан» и «На дне», без «Фомы Гордеева», «Челкаша», «Жизни Клима Самгина», «Детей солнца», «Егора Булычева и других»… Его трагедия началась с альянса с большевиками — но в 1918 году Горький резко разошелся с ними по вопросу о терроре. Даже положил партбилет на стол и эмигрировал раньше многих.

Да, в эмиграции его недолюбливали, считали «красным», но все же… Можно было жить там, сохраняя совесть и доброе имя, творить и даже не нищенствовать — многие в Русском Зарубежье жили много хуже его… Но — последовало льстивое письмо Сталина, приглашение вернуться, обещание «всех благ» — и писатель «проглотил запретный плод»! Вернулся в СССР, стал литературным патриархом — и перечеркнул всю свою прежнюю жизнь, превратился в придворного пиита Хозяина, опозорил свое имя скандально знаменитой одой Беломорканалу, своим авторитетом выдав индульгенцию всем преступлениям Сталина… А потом Коба его все равно отравил.

Есть еще Кнут Гамсун. Величайший писатель ХХ века, нобелевский лауреат, гордость Норвегии. В свои 70 лет — живой классик, а в 80 лет — презираемый всей нацией живой труп, которому норвежцы с брезгливостью возвращали его книги. Потому что в годы оккупации он ударился в «романтический национализм» — и осквернил свое имя дружбой с Гитлером… Этот кошмарный шаг не дезавуировал ни «Пана», ни «Викторию», ни «Редактора Люнге», ни другие шедевры Гамсуна — но все же его биография оказалась безнадежно испорчена… В наши дни таких ужасных метаморфоз — множество: самые свежие и скорбные примеры — Юнна Мориц, в свое время пострадавшая за осуждение вторжения в Венгрию, а сегодня воспевающая имперский шовинизм. Или Александр Зиновьев, живущий в США прекрасный поэт, оригинальный философ и гениальный прозаик, автор культовых «Зияющих высот» (а нынче — апологет «советскости»)… Был такой черный юмор у блогеров по поводу описываемого: «Придет серенький волчок и… испортит некролог». Смешно — но вот почему-то смеяться не хочется…