Этот спектакль не только райская песнь для меломана — его лицезрение дает нам пищу для ума и сердца. И заставляет задуматься над многими вопросами отнюдь не сугубо искусствоведческого характера.

«Евгений Онегин» — вечная музыка. Убежден, что человеку с эстетическими потребностями просто необходимо в определенный промежуток времени припадать к этому живительному духовному роднику. В плане именно музыкальном, в ракурсе художественного мастерства спектакль показал почти полное совершенство. Оркестр под управлением В. Гергиева играет божественную музыку русской оперы в высшей степени стильно, филигранно, подавая все красоты партитуры Чайковского с особой выпуклостью. Несмотря на то, что ряд критиков неодобрительно отозвался о «чересчур замедленных темпах» Гергиева — представляется, что дирижер на этот раз выбрал удачный «ракурс» исполнения. Столь же высокой оценки заслуживают и исполнители — Анна Нетребко (Татьяна), Оксана Волкова (Ольга), Елена Заремба (Ларина), Лариса Дядькова (няня), Алексей Тановицкий (Гремин), польские певцы Петр Бечала (Ленский) и Мариуш Квечень (Онегин).

А вот режиссура и сценография… Нет ничего проще, как скатиться к «патриотическому» брюзжанию в стиле заезженной пластинки, повторяя одну и ту же мантру: «Они-де не могут понять русской души» и далее в том же духе. Нет, постановка в целом впечатляюща, свежа и креативна, в ней есть много интересных и нестандартных решений. И все же многие ее моменты как минимум дискуссионны.

Вопросы начинаются с визуального оформления спектакля, автором которого является ирландская художница Фиона Шоу. Первое впечатление от увиденного — что это не «дворянское гнездо», а… «Хижина дяди Тома»: все время какие-то ширмочки, подвижные стенки из демонстративно облегченного материала… Потом ассоциация меняется: это же жилище пуччиниевской мадам Баттерфляй, японский раздвижной домик из циновок! Понятно стремление художника отойти от шаблона, от неизбежных во всех постановках псевдоантичных колонн и «тургеневских» балконов (коими полнятся все «Онегины» на всех подмостках мира) — но все-таки смысловая нагрузка увиденного остается не вполне проясненной. В финале же Фиона Шоу как раз идет абсолютно стандартным путем, реализует петербургский бал в антураже ампирных колоннад и петербургских перспектив (вид на Петропавловскую крепость — значит, бал происходит в Зимнем дворце!).

Еще более сложной и противоречивой является режиссура спектакля, осуществленная англичанкой Деборой Уорнер (работающей в лондонском оперном театре «Ковент-Гарден»). Здесь мы видим множество деталей, которые призваны выстроить картину видения постановщиком русского дворянского и крестьянского быта пушкинской эпохи. Но именно эти детали выдают даже не только специфичность авторского взгляда (Дебора Уорнер имеет на него полнейшее право), но и забавное «кривое зеркало», в котором сопредельный мир обозревает русскую культуру. Забавное, потому что ряд деталей вызывает улыбку — а вот именно этого в контексте лирической драмы Чайковского быть, наверное, не должно. Впрочем, и тут не все — неудача, есть и отрадные моменты.

Так, Ольга в первой же сцене с удовольствием пьет вино (нонсенс!) и при этом поет: «Меня ребенком все зовут» — ??? Пришедшие к Лариной крестьяне несут не снопы (как обычно), а почему-то кресты и иконы — «Святая Русь»? И тут же во время танца «Как по мосту-мосточку» разыгрывают рискованный «брейк-данс» с девкой-пейзанкой, буквально катая ее по сцене в разных «раскованных» позах (почти буквальная реализация известной сцены из лесковской «Леди Макбет Мценского уезда»!). Возможно, здесь присутствует какая-то режиссерская рефлексия о загадочной русской душе…

Зато Ларина в исполнении Ольги Зарембы великолепна: как отмечала критика, актриса «откуда-то взяла все эти мелкие старушечьи жесты, простецкую мимику и нарисовала едва ли не самый запоминающийся образ спектакля». Неплохо выстроено первое явление Ленского и Онегина: молодые люди наносят визит Лариным не в чопорных фраках (непробиваемый штамп всех постановок), а в одежде свободного стиля того времени. Кстати, Ольга и Татьяна (коим, по Пушкину, по 13 лет!) представлены весьма «пышными девами» (если воспользоваться выражением из «Петра Первого» А. Н. Толстого). Но это как раз в духе времени: худосочные барышни тогда почитались за больных, выросшие на природе девицы должны были быть «в теле»… В сцене ларинского бала очень отраден «французик из Бордо» месье Трике: он — с деревянной ногой (намек на участие в компании 1812 года!), а свою линию ведет выразительно и по-пушкински иронично. Зато в цветовой гамме костюмов гостей демонстративно преобладает черный цвет — это просто бросается в глаза: похоже, Дебора Уорнер заранее готовит нас к тому, что «этому веселью закончиться дуэлью» (фраза из либретто оперы). Словесный поединок Онегина и Ленского во время ссоры сценографически выстроен безупречно, но вот после слов «Замолчите, иль я убью вас» героям совершенно излишне бросаться друг друга с кулаками, это не по-дворянски… Тем более Ленский не должен бросать обидевшую его Ольгу наземь — это уже стилистика скорее из «Отелло» Дж. Верди. А стреляются герои не на пистолетах, а на… ружьях — американская дуэль из «Оцеолы» Майн Рида! И зачем Онегину поправлять очки на лице мертвого Ленского?.. В финальной же сцене он предстает перед Татьяной расхристанный, с разорванным воротом — долой этикет, да здравствует страсть (но все-таки — перебор).

Есть и откровенные ляпы: так, Татьяна пишет письмо… шариковой ручкой, а на петербургском балу на ней отсутствует малиновый берет — упоминаемый в тексте! Кстати, Нетребко в своей вокализации несколько раз срывается на «волевые» интонации, уместные скорее в «Тоске» Пуччини — ну прямо триколор ей в руки и обнаженную грудь, и будет «Свобода на баррикадах» Э. Делакруа… А финальная сцена объяснения Татьяны и Онегина перенесена на петербургские улицы — получается «Зимняя канавка» из «Пиковой дамы», а «Евгений Онегин» рискует плавно перейти в «Анну Каренину».

И еще — три сочных поцелуя на сцене: Ленский — Ольгу (в первой картине), Онегин — Татьяну дважды, в сцене отповеди и в финале, где Гергиев даже придерживает оркестр перед классическим «Позор, тоска, о жалкий жребий мой!»… Тоже режиссерская концепция: все-таки любовь была, и со стороны Онегина тоже. И все же, при всех просчетах и спорных моментах, постановка удачна. В том числе и по части «оригинального прочтения России Европой»: иногда полезно посмотреть на себя со стороны.