Увы, эти впечатляющие потенции оказались упущенными.

Точное название этого исторического документа — «Высочайший Манифест об усовершенствовании государственного порядка»: под таким подчеркнуто нейтральным названием скрывалась революционная сущность. Все произошло под давлением революции 1905 года: в начале октября страну потрясла всеобщая политическая стачка, в которой приняло участие до 2 млн человек. Такого в России еще не было никогда: главное, что речь шла не о «бунтовщиках», а именно о ненасильственном сопротивлении, почти в стиле Христа — Толстого — Ганди: миллионы людей выступали против существующего порядка, но не с оружием в руках — они просто отказывались работать «на систему» и тем самым парализовали ее. Правительство металось, злобствовало, издавало людоедские приказы («Патронов не жалеть!») — и понимало: насилием в такой ситуации ничего не решить. И — Николай сдался. Сдался против воли, всю жизнь считал 17 октября «самым черным днем своей жизни», не смог выговорить слово «конституция» — оно застряло в монаршем горле. Вообще это самая беспощадная характеристика последнего российского императора — если день, когда он был вынужден дать свободу собственному народу (пусть поневоле), стал для него «черным»…

Сам текст Манифеста разработал человек, которого Николай ненавидел, — Сергей Юльевич Витте, глава правительства и «архитектор реформ»: это стало для царя еще одним унижением… Главное в Манифесте — два следующих параграфа: «Даровать населению незыблемые основы гражданской свободы на началах действительной неприкосновенности личности, свободы совести, слова, собраний и союзов», «Установить как незыблемое правило, чтобы никакой закон не мог воспринять силу без одобрения Государственной думы и чтобы выбранным от народа обеспечена была возможность действительного участия в надзоре за закономерностью действий поставленных от Нас (то есть от монархии. — Д. С.) властей». В результате были внесены изменения в «Основные государственные законы Российской империи», которые фактически и стали первой действующей российской конституцией.

С этого момента Россия стала конституционной монархией. Правда, император упорно твердил о «конституционном самодержавии» (это — оксюморон, ибо оба понятия противоречат одно другому); за монархом сохранялось право распускать Думу и накладывать вето на ее решения — чем он впоследствии неоднократно пользовался. Но это — «камни в ботинке»: кстати, современные европейские конституционные короли имеют те же полномочия. Главное было выполнено, политический строй России сделал гигантский скачок в демократическую сторону.

Неподдельное ликование охватило все слои населения империи — тому есть множество свидетельств: этот исторический момент уникален — огромные массы населения гигантской страны возжелали политической свободы и завоевали ее! Лучшее подтверждение тому — мгновенное (буквально в несколько дней) структурирование политических партий, представители которых и составили персональное содержание Думы. То, что эти партии возникли буквально «из ничего», говорит за одно: все эти структуры уже давно существовали полулегально, на их легализацию и организационное оформление понадобились считанные дни. Что называется — все давно назрело и перезрело…

И еще: большинство формирующихся партий имели откровенно демократическую направленность, в спектре от умеренного «центризма» до легально проявляемого «левого уклона». «Союз 17 октября» (октябристы), Конституционно-демократическая партия (кадеты), народные социалисты (энесы), Либеральная партия, Торгово-промышленный союз, «Трудовая Россия» (трудовики) — все это были партии, объединенные демократическими приоритетами. И еще: это были партии не марионеточные, «фасадные», за ними действительно стояли миллионы. Скажем, кадеты, самая демократическая по программе и ценностям партия, представляли интеллигенцию — но именно кадетов в 1905 году считали своими заступниками русские крестьяне. И когда в том же 1905 году одного из кадетских лидеров, Михаила Герценштейна, убили ультраправые — за его гробом шло 100 000 мужиков: для них он был подлинным защитником их прав…

В СССР тенденцией было всячески замалчивать и принижать значение того Манифеста. Помните строки из поэмы Маяковского «Владимир Ильич Ленин»: «Но скоро пришла лукавая вестийка — «свобода»: бантики люди надели. Царь на крыльцо выходил с манифестиком…». Одна интонация какова! Истоки злобствования понятны: в случае победы демократической альтернативы большевикам ничего бы в стране не светило… Но и сегодня вокруг событий 17 октября идут споры: чаще всего констатируется «верхушечный» характер преобразований.

Представляется, что скепсис здесь неуместен. Ситуация «революции с трона» — далеко не столь иллюзорная и исторически редкая, как может показаться. В свое время демократические преобразования в Великобритании, Дании, Швеции, Бельгии, Норвегии, Лихтенштейне, Монако, Австро-Венгрии, а в ХХ веке — в Испании, Таиланде, Иордании, Катаре, Малайзии — шли как «революция с трона». Потому современные испанцы, получившие полноценную демократию из рук правящего ныне короля Хуана Карлоса I, говорят: «Мы не монархисты, мы — хуан-карлисты». Да и в России, если внимательно посмотреть на ее историю, конституционные проекты всегда исходили от политической элиты или даже от царствующих особ. Были проекты Лжедмитрия I, Михаила Салтыкова, Василия Голицына, Дмитрия Голицына, Василия Татищева, Екатерины II, Негласного комитета при Александре I; был великий проект декабристов. Наконец, была почти готовая конституция Александра II — убитого в тот день, когда он ехал ее подписывать (убитого «левыми», которых на царя-реформатора явно навели «правые»).

И для Николая II этот путь был совершенно не закрыт: пусть происходящее было ему «не по сердцу» — ответственный политик просто обязан был «наступить на горло собственной песне» и стать вместе с собственным народом, пойти навстречу его стремлениям. Причем в эпоху великого экономического взлета, во время Серебряного века, на небывалом взлете отечественной истории! Тогда судьба России была бы иной, а жизненный путь самого Николая II вряд ли закончился бы в Ипатьевском доме…

Но — эта ослепительная возможность была упущена. Имперское чиновничество, своекорыстное и напрочь лишенное исторической ответственности, встретило Манифест саботажем и поощрением самых реакционно-мракобесных сил: результат — страшные еврейские погромы и вспышка насилия сразу же после 17 октября (в период с 18 по 29 октября 1905 года было убито около 4 тысяч человек, ранено около 10 тысяч). И сам Николай не нашел ничего лучшего, как внутри страны блокироваться с махровыми реакционерами (он в том же 1905 году вступил в черносотенный «Союз русского народа») и смертно враждовать с Государственной думой, а на международной арене — резвиться в рамках «блоковой политики» и затем с энтузиазмом «вляпаться» в Первую мировую войну, к участию в которой у России не было никаких объективных причин. Результат — 1917 год и все, что за ним последовало.

Для монархии это была гибель, для России — тяжелейшая цивилизационная катастрофа, из которой мы (по большому счету) даже сегодня никак не можем окончательно выбраться. А все задачи демократического движения образца 1905 года для нашей страны по-прежнему остаются актуальными…