Как рассказала ведущий научный сотрудник института академик Наталия Вавилова, на сегодняшний день морфема на букву «х» в русском языке с точки зрения лингвистики является «словом-паразитом». То есть употребляется без связи с контекстом и зачастую машинально. «Такая единица языка, как «х» в разговорной речи, обычно несет не смысловую нагрузку, а эмоционально-экспрессивную, — пояснила академик. — Надобности в употреблении данной номинативной единицы в современном русском языке не наблюдается. Для выражения эмоций существует немалое количество эвфемизмов. Для обозначения мужского полового органа также наличествует своя терминология, варьирующаяся в зависимости от диалекта». Специалист добавила, что в приложении к указу об изъятии морфемы из словооборота будут перечислены слова и фразы, рекомендованные к употреблению взамен устаревшего слова из трех букв на букву «х». «Хочу уточнить, что мы изымаем из словообращения морфему, устраняем парадигму — отметила лингвист. — То есть, говоря по-русски, отменяем не только само слово «х», но и все однокоренные слова.

Но как господа академики представляют себе все это? «Отменили» словечко — и его сразу все взяли и перестали употреблять? После примерно 500 лет бытования на Руси Святой? И ученые мужи сами в это верят? Тогда на память уже приходит сказка С. Маршака «12 месяцев»: там, кто читал, юная королева решила заполучить весенние подснежники на Новый год. Когда ее придворный учитель заикнулся что-то насчет «закона природы», взбалмошная коронованная девчонка изрекла: «Я издам новый закон природы!».

В этой забавной истории есть две стороны. Одна — сама возможность (или невозможность) таким образом регламентировать язык. Вторая — природа и культурный генезис столь популярной ныне в России «запретительной методики».

…Любой язык — система живая, подвижная и открытая, то есть постоянно подпитывающаяся информацией извне. В любом языке, с разной степенью интенсивности, происходят процессы обновления: часть слов переходит в разряд архаизмов (устаревает и выходит из употребления), формируются неологизмы (новообразованные слова), в литературный язык идет приток варваризмов (иностранных слов) и диалектизмов (слов, пришедших из диалектов). Параллельно литературному языку существуют жаргоны, арго, пиджины, сленги, просторечия и, наконец, вульгаризмы (ругательства): они также находятся с социально общепринятой литературной формой в сложных подвижных взаимоотношениях. Никакой статики в этих процессах не наблюдается — наоборот: периоды «неторопливого» лингвистического обновления сменяются «героическими» периодами, когда словесная трансформация языка идет в ускоренном режиме. Примеры для России — Петровская эпоха, романтизм, Серебряный век, 1917 год, «оттепель», «перестройка» и реформы 90-х. Никакими директивными мерами эти процессы остановить или «повернуть» невозможно по определению. Создавать социально-этикетные нормы — можно: именно согласно последним те или иные слова и идиомы приобретают четкую ситуативную «прописку». Хотя и тут бывают сбои: так, многие русские императоры чихали на этикет и виртуозно использовали матерную лексику в совершенно неподобающих местах (!). Но волюнтаристские запретительные меры в этой области — чистая маниловщина.

Это в полной мере относится и к обсценной лексике. В современном русском языке, как известно, три матерных слова: два имени существительных и один глагол (плюс — несколько более «мягких» по статусу слов типа «м…к»). И бесчисленные производные от них. Интересно, что все эти три слова в эпоху первых Романовых, до Петра включительно, матерными не считались! Кстати, вопреки общепринятому взгляду, они не имеют никакого отношения к «татаро-монгольскому игу»… С другой стороны, в русском языке эпохи петровских реформ существовали и иные, исчезнувшие ныне табуированные морфемы — такие, как «секель» (обозначение интимной детали женской анатомии) или «муде» (мужские тестикулы): оба этих слова обильно употребляются в эротической литературе тех лет. Первое словцо вышло из употребления примерно к эпохе Пушкина, второе продержалось дольше — едва ли не последним образцом его применения является сатирические стихотворение графа А. К. Толстого «Бунт в Ватикане». Во всяком случае, русская табуированная лексика пережила множество эпох, неоднократно трансформировалась в смысловом отношении, испытала невероятные «биографические» кульбиты (например, немцы в 1941 году буквально в первые же дни войны мгновенно оценили огромный «энергетический» потенциал русского мата и использовали его весьма широко). Переживет она и нынешнюю гротескную бюрократическую инициативу.

Теперь о запретах. Они — вечный искус человечества, но чаще всего желание «не пущать» возникает в обществах с высокой степенью несвободы. Так, Павел I запрещал к употреблению слово «конституция». Николай I — слово «Белоруссия» (!), при Николае II под негласным запретом было употребление слова «Польша» (в кадетских корпусах за его использование можно было провалиться на экзамене!). Примерно так же, как в позднесоветскую эпоху под аналогичным негласным запретом находилось слово «еврей»… В Третьем рейхе имела место целая компания по искоренению «импортных» слов и замене их на «патриотичные»: так, «телефон» стал «дальноговорителем» (Fernsprecher). Нечто подобное было и при Сталине в последние 7—8 лет его правления (во время «компании против космополитов»): здесь «под раздачу» попали почему-то спортивные термины — «голкипер» превратился во «вратаря»… Совсем интересно, что у истоков этих процессов в СССР стоял Ленин: он в 1920 году (нашел время!) ратовал за замену слова «дефекты» на «недостатки» или «недочеты»… Но для Ильича это — заурядная норма: он в том же 1920-м вообще заявил, что в «Совдепии» не будет работать… закон стоимости! Последний, естественно, работал — результатом этого стало рождение советской мафии. С таким же успехом пламенный Ильич мог отменить в СССР закон всемирного тяготения как «западный» и «буржуазный»… Кстати, я встречал упертых «патриотов», которые на полном серьезе декларировали непригодность для России законов формальной логики — потому что их изобрели «на Западе» (конкретно, в Древней Греции)…

 А закончить хочется смешным. Во время Крымской войны поручик Лев Толстой (тот самый) решил отучить своих солдат от мата и предложил им: «Как захотите материться — говорите «ешкин кот, ерфиндер пуп». Вскоре он подслушал солдатский разговор: «Вот у нас командир, граф Толстой — матерщинник, каких во всей армии нет! Мы все в мать посылаем, а он — в кота!». Так-то вот…