Во все времена людям было свойственно «приватизировать» Божественное. Как выразился блестящий религиозный философ Серебряного века о. Павел Флоренский, «человеку проще опустить Бога до себя, чем самому подняться до Него». Такая практика имеет языческие корни и характерна абсолютно для всех времен и народов. Вот только масштаб и последствия такой «приватизации» бывают очень и очень разные.

Скажем, в иконографии придание собственных этнических и расовых черт сакральным персонажам — ситуация базовая. Так, Будду всегда изображают монголоидным, хотя он по происхождению был индийцем: просто буддизм нашел свою подлинную родину и наивысший расцвет именно в Центральной, Восточной и Юго-Восточной Азии. Африканские христиане ваяют на своих распятиях черного Христа, а безымянные авторы всемирно известной пермской деревянной скульптуры придали чертам лица Иисуса и святых характерные особенности облика татар и коми-пермяков. Эта тенденция была известна и в древности: так, древнегреческий поэт-философ Ксенофан Колофонский, высмеивая примитивные языческие представления о богах, писал:

Если б руками владели быки, или львы, или кони,

Если б писать, точно люди, умели они что угодно, —

Кони коням бы богов уподобили, образ бычачий

Дали б бессмертным быки; их наружностью каждый сравнил бы

С тою породой, какой он и сам на земле сопричислен.

Черными пишут богов и курносыми все эфиопы,

Голубоокими их же и русыми пишут фракийцы.

Однако иконография — это все же довольно безобидная «шалость»: здесь художники просто интуитивно шли навстречу «коллективному бессознательному» своих народов. И подобная практика вовсе не обязательно должна была распространяться на что-то более фундаментальное. В конце концов, все буддисты прекрасно осведомлены об индийском происхождении Будды и тибетском — Падмасамбхавы и Миларепы, великих подвижников ламаизма. Да и все мусульмане, где бы они ни жили, знают, что Мухаммед — родившийся в Мекке и умерший в Иерусалиме араб.

Гораздо серьезнее, если начинаются попытки, иногда даже иррациональные, привязать Божественное к собственной национальной истории. Вот высказывания трех разных людей, озвученные в разные годы и в разных странах. «Я верю, что Всевышний — тоже южанин!» (генерал Роберт Эдвард Ли, США, 1862 г., из обращения к солдатам Юга во время Гражданской войны). «Восславим Всевышнего, показавшего себя добрым французом!» (маршал Фернан Фош, Франция, 1923 г., текст юбилейного приглашения к 5-летию победы в Первой мировой войне). «Я всегда подозревал, что Всевышний — шотландец» (фельдмаршал Бернард Монтгомери, Великобритания, 1944 г., сказано во время боев в Голландии наполовину в шутку). Как видите, времена и широты меняются, а наивное языческое самомнение — нет; психологически под каждым из вышеизложенных постулатов мог бы подписаться любой папуас, чукча или амазонский индеец, который молится деревянному божку об удачной охоте и ломает его в случае охоты безрезультатной.

Проблема эта, как видите, не сугубо русская, но для России она остра вдвойне, ибо идея «русского бога» (полный абсурд, с точки зрения Евангелия) необычайно прочно угнездилась в российском религиозном сознании. Именно этот момент саркастически подметил А. Пушкин в «Евгении Онегине»: «Гроза двенадцатого года настала — кто тут нам помог? Остервенение народа, Барклай, зима иль русский бог?». Сарказм поэта будет понятен лучше, если мы вспомним, что слова «русский бог» в армейской (особенно солдатской) среде были расхожим и привычным словосочетанием. Кстати, в 1812 году с амвонов церквей читалось послание Синода, где сообщалась изумительная информация: Наполеон-де «освободил жидов» (французский император действительно дал европейским евреям все гражданские права) и тем «помог убийцам Христа нашего русского». Московскому православию вообще было свойственно то, что философ Владимир Соловьев назвал «криптоязычеством», то есть язычеством скрытым, закамуфлированным под православие. Так что, как видим, у господина Мединского были солидные предшественники…

Корни этого явления уходят, как минимум, в XV век, когда структурировалась московская ипостась отечественной цивилизации. Концепция «Третьего Рима» прямо позиционировала Московскую Русь как единственное в мире христианское государство (все остальные почитались «нехристями») и даже как… единственное человеческое сообщество на Земле (все остальные почитались демонами!). Отсюда — желание ощущать себя «пупом Земли» и приписывать собственному миру все достижения других. В СССР это, начиная со второй половины 30-х годов, приобрело характер натуральной мании, породив множество анекдотов — вплоть до сюжета, когда советский представитель на научном форуме заявляет: «Иван Грозный говорил боярам: я вас, сволочей, насквозь вижу! Так что пусть немцы не воображают, что рентген изобрели!». Смешного, впрочем, было мало — в годы Большого Террора за отрицание «отечественных приоритетов» можно было загреметь туда, куда Макар телят не гонял… В наши же дни, с их «религиозным ренессансом», совершенно логично подобная практика вновь приобрела классически «старомосковский» оттенок.

Вспоминается любопытный факт, имевший место в конце 80-х гг. в Москве. На митинге общества «Память» один из членов этого общества, впервые в жизни услышав о том, что Христос родился в Израиле, тут же... сорвал с себя крест и растоптал его. При этом незадачливого «памятника» отнюдь не смущало изображение Богородицы на флаге собственной организации... Этот горе-патриот явно не читал «Женитьбу» Н. Гоголя, где сваха прочувственно произносила: «Все святые по-русски говорили!», явно не замечая дичайшей абсурдности сего утверждения…

Впрочем, дремучей свахе это простительно — прискорбно то, что попытка «национализировать» Бога прозвучала из уст министра культуры.