Хотим мы этого или нет, но все мы, ныне живущие в стране, — родом оттуда.

Почему сегодня так необходимо определиться по отношению к тем событиям 30-летней давности? Потому что сегодняшним «трендом» интерпретации тех событий является взгляд на перестройку как на феномен сугубо негативный, чуть ли не как хорошо организованную антироссийскую диверсию. Такая стратегия возникла далеко не сегодня — едва ли не стартом ее можно считать печально известную книгу А. Зиновьева «Катастройка», ставшую своеобразным манифестом адептов подобного подхода. Но сегодня «кидать камни» в «проект Горбачева» не просто модно — в большинстве обсуждений иной дискурс вообще не предусматривается.

…Что необходимо отвергнуть с порога как злонамеренную и антинаучную ложь — это взгляд на события 1985 года как на некий «индивидуальный выверт» Михаила Сергеевича, как на проявление исключительно пресловутого «субъективного фактора». «Проект перемен» в тогдашнем СССР к тому времени не только «назрел», но и «перезрел»: насущная необходимость реформ была ясна еще в последние годы сталинизма. Отсюда — и реформаторские проекты Л. Берии, Н. Хрущева, А. Косыгина… И самый хронологически близкий к перестройке — проект Ю. Андропова, имевший много точек соприкосновения с горбачевским. Кстати, сам Горбачев был андроповским выдвиженцем. Необходимость что-то менять, причем радикально, не косметически, после неполных 18 «застойных» лет была ясна и специалистам, и «людям с улицы». Нарастающее падение уровня жизни, «злокачественная опухоль» товарного дефицита, фатальная неэффективность «экономики, которая должна быть экономной» становились секретом Полишинеля. Это без учета чисто духовно-культурных аспектов и «фактора Афгана».

Более того, перестройка не только была жизненно необходима, но и… чудовищно запаздывала исторически! Можно даже, с определенной долей погрешности, вывести точный исторический рубеж, когда подобная комплексная реформа была наиболее оптимальна: это начало 60-х годов, «эпоха Косыгина». Потому что уже в то время Советский Союз подошел к некому драматическому рубежу, за которым всей системе грозили необратимые энтропийные процессы. Тогда СССР спасло открытие тюменской нефти — и это стало тем «поплавком», который позволил советскому социально-экономическому «Титанику» не утонуть еще два десятилетия. Но ни одна из причин, порождающих стагнацию и загнивание, устранена не была — напротив, они искусственно консервировались и загонялись вглубь, что только усугубляло ситуацию. Поэтому пресловутая перестройка была, по сути, последней попыткой реформистски переломить негативную тенденцию — за которой начиналась уже системная деструкция всего «советского проекта».

Несомненно, командой реформаторов и лично Горбачевым в ходе «больших перемен» было совершено множество ошибок — зачастую фатальных: они многократно описаны, и о них еще долго будут дискутировать ученые. Безусловно, на каком-то историческом повороте (ближе к 1988 году) первый и последний президент СССР утратил контроль над событиями… Но кардинальный просчет Горбачева — совсем не в том, в чем его чаще всего обвиняют! Сегодня большинство претензий к последнему генсеку сводится к тому, что он якобы «слишком форсировал события», увлекся «западничеством» (это — без учета совсем уже параноидальных конспирологий на тему мифического сотрудничества «Горби» с ЦРУ и «жидомасонским заговором»). На самом деле историческая вина Горбачева в том, что он недостаточно радикально проводил свои преобразования. И еще в том, что трагический реформатор остался «романтиком социализма», даже после ГКЧП, упорно цеплялся за отжившие экономические трафареты, а также пытался проводить политику лавирования между антагонистическими лагерями и персоналиями. Что не разрядило, а наоборот, обострило противостояние. Все познается в сравнении: все успешные модернизации посткоммунистических и постдиктаторских стран примерно в то же время проходили под знаком радикального поворота к рынку (самый типологически близкий СССР прецедент — Дэн Сяопин). Наконец, трагедией Горбачева стал системный кризис империи, уже состоявшийся в 1917 году и искусственно «примороженный» Сталиным. Сработал классический «эффект Тютчева»: великий поэт заметил, что все революции и распады империй происходят не при тиранах, а после ухода последних — когда их наследники вынуждены хотя бы немного «развинчивать гайки»… Удержать Советский Союз и его сателлитов в прежних границах можно было только с применением гомерического насилия, на которое система уже не могла пойти, а «дозированные кровопускания» (типа тбилисского или вильнюсского) только повышали градус сопротивления и ускоряли неизбежную развязку.

И все-таки позитивные последствия перестройки многократно превышают негативные. Об этом не принято сегодня говорить, но ведь весь наш сегодняшний цивилизационный облик; весь, говоря словами знаменитого французского социолога Пьера Бурдье, «хабитус» современного российского бытия — родом их перестройки и последующих радикальных реформ! Мы уже сегодня не можем представить нашу жизнь без Интернета и сотовых телефонов, без «иномарок» и хорошей бытовой техники, без «щадящих» зарубежных лекарств (в смысле — без тяжелых побочных эффектов) и свежих овощей круглый год. Без рыночной экономики (пускай и не совсем полноценной) и более-менее свободной возможности бывать «за бугром», без частных вузов и возможности свободно отправлять религиозный культ, без десятков программ кабельного телевидения и ипотеки… На наших глазах возник совершенно иной мир — с собственными проблемами и социальными болезнями, с присущими ему трагедиями и гримасами; но этот мир совершенно не похож на «совок», он хотя бы материально ближе к уровню современных развитых стран.

И еще самое важное. Главным завоеванием перестройки была свобода. Можно сказать, что никогда, за всю тысячелетнюю историю России, в нашей стране не достигался такой уровень духовной и политической свободы, как в последние годы перестройки и в первые постперестроечные годы. Именно этого жаждали тогда «протестанты духа» (если воспользоваться прекрасным определением великого немецкого философа Макса Шелера), именно об этом пел тогда Виктор Цой — «Мы ждем перемен!». И тот фундаментальный базис свободы, который все же завоевала тогда наша страна, который уже стал для нас всех привычным, — тоже родом из тех лет. Книги, философские труды, фильмы, спектакли, социальные сети, новейшие средства связи и информации — все то, что пришло к нам с теми переменами и что вошло в нашу плоть и кровь… Это надо помнить — и не позволять бесстыдным фальсификаторам отнимать у нас ни сами эти завоевания, ни осознание их исторической значимости.