По мысли Ильича, Лев Николаевич — может быть, сам того не желая, — оказался невероятной силы художественным резонатором грандиозных социальных катаклизмов, сотрясших Россию в начале ХХ века. 

Поразительно, но этот же вывод можно сделать и про писателя, который на этих днях закончил свой жизненный путь и шагнул в Вечность. Речь — о Валентине Распутине.

Его уход еще предстоит осмыслить — и как огромную потерю для отечественной и мировой литературы, как кончину живого классика. И как повод прочувствовать ту великую драму, когда в душе художника Вечное сталкивается с Сиюминутным. Эта коллизия в истории культуры уже проявлялась тысячекратно — в судьбах Платона, Цицерона, Конфуция, Гете, Пушкина, Толстого, Достоевского, Солженицына, Гамсуна… И всегда, когда художник уж слишком оказывается «у времени в плену» (забывая, что он «вечности заложник»), — это становилось трагедией для искусства, для культуры и для самого художника…

Биографические подробности — почти хрестоматийны. Рождение в сибирской глубинке; деревня, в которой прошло его детство, — Аталанка — стала прообразом места действия его знаменитой повести «Прощание с Матерой»: Аталанка, как и Матера, была затоплена в нуждах гидроэлектростанции, а жители, далеко не всегда желавшие покидать родные места, переселены… После окончания университета Валентин Распутин работал в иркутских и красноярских газетах, затем на телевидении в Иркутске, но известность ему принесла как раз «деревенская проза»: писатель стал самым молодым членом направления так называемых «писателей-деревенщиков» (наряду с Федором Абрамовым, Василием Беловым и Виктором Астафьевым). Первая книга рассказов «Человек с этого света» была напечатана в 1967 году в Красноярске, в 1969-м он уже стал членом Союза писателей СССР. Своими учителями Распутин называл Достоевского и Бунина. 

У Распутина на излете существования СССР было свое, совершенно особое место в системе отечественной культуры. Об этом очень хорошо написал журналист Олег Кашин: «К концу своего существования старая советская литература уже почти гласно приняла такую странную двойную иерархию, в которой титулованный писательский топ-менеджмент жил какой-то своей загадочной жизнью и никак не конкурировал с нетитулованными мастерами... Распутин тогда был именно таким мастером. Официальная иерархия существовала уже как формальность, и оставалось только ждать перемен, про которые тоже было понятно, что они неизбежны; и к ним нужно было подойти готовыми в том смысле, чтобы в анамнезе было меньше речей про Брежнева, подписей под погромными письмами и стихов про партию, а больше — вот таких рассказов про Настоящее».

Именно этот аспект распутинского наследия — вечен и недевальвируем. «Пожар» и «Уроки французского», «Последний срок» и «Прощание с Матерой», «Живи и помни» и «Деньги для Марии» — эти произведения, отмеченные печатью гениальности, уже неотделимы от мирового культурного наследия.

Но есть здесь и другой аспект: речь об общественно-политической позиции писателя. Именно в этом контексте можно говорить о Распутине как о «зеркале русской революции», подразумевая, естественно, антитоталитарную революцию рубежа 80—90-х гг., и все то, что за ней последовало.

Распутин — живой классик. И Распутин — адепт последовательного анитилиберализма и крайнего славянофильства. Распутин — подписант «Письма к народу», ставшего программным манифестом ГКЧП. При Горбачеве — инициатор кампании против журнала «Огонек». Наконец, Валентин Распутин — общественно-политический деятель, придерживающийся откровенно сталинистской позиции и почитающий последнюю как «созвучную мнению народа». 

И все-таки  бренное остается бренным, а вечное — вечным. Читатели, литературоведы и культурологи будут еще долго спорить об ошибках и слабостях гения, а его творчество, его реквием по уходящей цивилизации, его неподдельная боль за всероссийскую «Матеру» — останется с нами навечно.